будто подлинки,искрились в мильонах сетчаток.
Один человек не смеялся над Чарли —
сам Чаплин.
И Чаплин добился от Чарли ответа:
за что нескончаемый черствый смех
преследует маленького человека?
За то, что он все-таки человек.
Я мерз, голодал.
На меня и собаки,
и танки рычали.
Я видел фашизм —
я не видел живого Христа.
Но если бы не было
грустного черного чертика Чарли —
я был бы не тот,
и эпоха была бы не та.
Прощание с Чаплиным —
с целой эпохой разлука,
и так хорошо,
что сейчас никому не смешно.
Покинув чужое кино
изолгавшихся звуков,
уходит он в смерть,
как в родное немое кино.
Без Чаплина люди немножко уже
заскучали,
а Чарли остался,
и мы подождем,
когда со вселенной
за Чаплина
чокнется Чарли,
свой снятый ботинок
наполнив клондайкским дождем.
Сварка взрывом
Инженеру Е. Рябчикову
Замечали танкисты не раз на войне:
прикипают,
расплющившись,
пули к броне,
словно родинки,
смертью подаренные,
неразгаданной сваркой приваренные…
И ученые,
взяв два железных листа,
динамит между ними взрывали,
и срастались листы,
прикипев неспроста
так, что шов распознаешь едва ли…
И тогда родилось выраженье
со смыслом, пугающим чуть,
но красивым:
сварка взрывом.
Между мной и страной —
ни малейшего шва.
Мы к друг другу
приварены шрамом незримым.
Нас война не разрушила взрывами.
Шла
сварка
