Собрание сочинений. Том 8. Евгений Евтушенко
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Собрание сочинений. Том 8 - Евгений Евтушенко страница 3
Черной сотни —
уже несвобода.
Но как были великими наши поэты,
так великими были и наши газеты!
Ирина Ришина была блистательной журналисткой-интервьюером «Литературной газеты». Сейчас она стала столь же прекрасным директором дома-музея Б. Окуджавы в – Переделкино.
Таганка
У актеров на Таганке
есть особенность осанки
и особенность судьбы
доказать Руси, Европе,
что театр наш – не холопий,
что актеры – не рабы.
Первые некрепостные
из актеров сов. России
вы, Любимова птенцы.
Был театр такого рода,
как внутри тюрьмы – свобода.
Вы – таганская порода,
бунтари и сорванцы.
На дощатой плахе-сцене
рвал Высоцкий грудью цепи,
и лучился, заводной,
легкий, звонкий, без натуги,
золотой наш Золотухин,
золотистый, золотой.
Всей системе в морду въехав,
Зина Славина и Смехов
нам внушали веру в нас.
Джабраильчик, Шаповалов,
с остротой кристалла Алла —
вот кто нас в застое спас.
Нагадала так цыганка:
весь твой шумный век, Таганка,
жить на лезвии ножа
и хранить во всех осадах
вечный дух шестидесятых —
дух надежд и мятежа.
Еще вспомнят наши внуки
о любимовской науке,
что свобода – Божий дар,
о веселой хулиганке —
непродавшейся Таганке,
театральной Жанне Д’Арк!
Мы, грызя узду, поводья,
продержались в несвободе.
А теперь – полурассвет,
а теперь – вопрос особый:
что нам делать со свободой?
Но давно уж с нами нет
тех, кто мог бы дать ответ.
Черная смородина
Черной смородины черные очи,
будто сгущенные капельки ночи,
смотрят и спрашивают безотчетно
или о ком-то, или о чем-то.
Выклюет дрозд – попрыгунчик проворный
черные очи смородины черной,
но сохраняют завертины омута
память о ком-то или о чем-то.
Не заходите в память любимых.
Бойтесь вы омутов этих глубинных.
Даже не ты – твоя старая кофта
помнит о чем-то или о ком-то.
И после смерти хотел бы я честно
жить в тебе вечно не кем-то, а чем-то,
напоминая, как грань горизонта,
только о чем-то, только о чем-то…
Родинка
Маше
Не хочется менять постели
той, на которой ты спала,
и проступает еле-еле
на простыне твоя спина.
Твой самолет над Машуком,
а одеяло дышит мятою,
и я