любившие посудачить, объявляли: «Затаившиеся элементы активизировались». Женщины, старики и старухи, проводившие своих мужей и сыновей в Красную Армию, в основном, растерянно отмалчивались. Никакими репрессиями, запретами не лишить русского человека правоискания, любви к справедливости. Не зря такая тяга у него к соборности, коллективности. На этой тяге вроде сыграли, раскусили русскую душу Тут тебе великие стройки, армейские сборы, гулаги, колхозы, совхозы…. Тут тебе и малограмотные, а то и вовсе безграмотные стукачи. Ловко раскрутили «карлы-марлы». Похожие рассуждения тоже были. Вот она – свобода, перед погибелью: нейтральная земля, на которую может ступить любая сила. На нейтральной полосе любители посудачить вначале отводили душу.
Верующие товарищи недоумевали и страдали больше других. Они не грабили, не тащили, не брали – ни из магазинов, ни из складов… отвергая пословицу: «Кто смел, тот и съел». Святые души, свою веру они укрепляли трудом, бескорыстным, самоотверженным. И сейчас они растерялись, как те бойцы в окопах, у которых на пятерых одна винтовка и несколько бутылок с зажигательной смесью. А на них прут «пролетарии всех стран» на стальных чудовищах и вооружённые до зубов. Они сидят, чернозипунники и ждут смерти того, у которого винтовка. Чтобы взять её и вступить в бой. В большинстве случаев бывало, что гибли ожидавшие.
Не хватало у верующих времени, чтобы у каждого было чем защититься, не хватило жестокости, чтобы уничтожить предателей у границ, которые перед нападением врага зажгли костры у воинских расположений, складов с боеприпасами, горюче-смазочными материалами, у аэродромов. Фашисты не только использовали фактор неожиданного нападения. Они выбрали и время, когда с воздуха видны обозначенные цели. А «пролетарии всех стран» уже хлебнули славы победителей, и за два часа перед нападением им зачитали обращение – приказ самого фюрера: «Солдат! У тебя нет сердца, нервов, убей русского, убей советского!..» Убей – и всё тут… в первую очередь – русского. И легли в первую очередь невинные души людей в приграничных селах и городах, – русинов, белорусов… Убей!..» – И распростёртая, благословляющая длань фюрера. – Ты – зверь, скот, у тебя нет сердца, мозгов, нет детей, семьи, ты в броне!.. И советский пролетарий пятился, отступал, в отчаянии вспоминал, что оружие пролетариата – булыжник, хватал и бросал в стальное чудовище, швырял в небо, в бомбовозы…
– Ух, сколько же их! – шептал Вовка. – Смотри, они в развалинах залегают с пулемётами… и за теми, что на поле едут, вон сколько их показалось!.. А Казачий Пост горит, на главном доме крышу снесло… и никто не стреляет… А что, если немцы зайдут сюда?!
От этой мысли у ребят зашевелились на голове волосы: «А что, если зайдут?!» – Они посмотрели на приоткрытую ляду погреба.
– Наши не стреляют, – сказал Вовка, – они уже подошли к оврагу. А наши не стреляют… Раньше их к оврагу не подпускали. Вот, если сейчас врежут!..
Вовка
