и спустя минуту громкий, отчетливый стук в дверь.
Свинцов невольно сжался в ожидании выстрела. Все-таки псих, да притом еще и «афганец», вооруженный винтовкой Драгунова, – это вам не шутки. Вот как пальнет сейчас через дверь, а потом поднимется в мансарду и – прямой наводкой по машине… А? Тогда что?
Оперативник постучал снова, еще раз повторил насчет дороги к речке, а потом, потеряв терпение, заголосил, барабаня в дверь чем-то твердым – не иначе, рукояткой пистолета:
– Откройте, милиция!
Вскоре под его ногами опять заскрипели ступеньки, захрустел гравий дорожки, и в проеме открытой калитки показалась физиономия, выражение которой красноречиво свидетельствовало о том, что ее хозяин целиком и полностью удовлетворен ходом событий. В самом деле, ему-то что? Пулю не поймал, и слава богу. А куда подевался хозяин дачи и что в связи с этим предпринять, пускай начальство думает – ему за это деньги платят…
– Похоже, нет никого, товарищ майор, – доложил оперативник.
– Может, в сортире сидит? – предположил водитель, который, как подавляющее большинство профессиональных водителей, считал себя умнее всех на свете.
Свинцов, точно знавший, что если в сортире кто-нибудь и сидит, так разве что один из бойцов Назмутдинова, в ответ лишь сердито дернул щекой и полез из машины.
Вопреки его ожиданиям – а может быть, напротив, в полном согласии с ними, – двор и огород на участке Твердохлебова оказались аккуратно и где-то даже любовно ухоженными. Земля здесь была скудная, тощая – почти что голый песок, – но зеленый лук, укроп и прочая зелень из нее так и перли. Аккуратнейшим образом подвязанные томаты стояли ровными рядами, как солдаты роты почетного караула, и среди темно-зеленой листвы уже там и сям проглядывали белесоватые шарики наливающихся плодов. Яблони, груши и прочие плодоносящие деревья были мастерски, с большим искусством обрезаны и побелены настолько единообразно, что в голову сама собой приходила мысль: а не пользовался ли Твердохлебов, помимо кисточки и ведра с известкой, еще и плотницким метром? Темная, сочная картофельная ботва вытянулась ровными рядами, как выстроенный для прохождения торжественным маршем батальон; вообще, порядок в огороде царил армейский – в лучшем смысле этого слова.
Зато дом, когда-то красивый, украшенный резными наличниками с петухами и прочими финтифлюшками, заметно обветшал. Светлые сосновые доски, которыми он был обшит, облезли и потемнели; там, где их больше всего доставали дождь и ветер, они стали почти черными. Крыльцо опасно покосилось, но оконные стекла были отмыты до полной прозрачности, а на посыпанной гравием дорожке не было видно ни травы, ни сора. На крыльце ровным рядком стояла обувь – видавшие виды резиновые сапоги с заплатой на правом голенище, старые, разбитые, носившие на себе явные следы многочисленных ремонтов белые кроссовки «Адидас» и растоптанные, но аккуратно вычищенные
