знака на твёрдом конце как отрицание общей общественной теории частной интимной практикой), наречия всегда хотели стать наречёнными, может и вина нальют, да у девчонок завсегда и перекусить найдётся.
На улице стояла великолепная солнечная зимняя погода. От предвкушения променада дым сигарет из почти пятидесяти ртов окутал парадный вход так, что страдающая астмой гардеробщица не поленилась выйти на порог. «И чего это вы окаянные дымите, как паровозы до двадцатого партсъезда. Управы на вас нет. Тут же приличные люди ходят. Товарищ командир, – обратилась она к сопровождающему офицеру, – сделайте одолжение, урезоньте подчинённых, да и для здоровья это вредно». Майор затушил свою сигарету болгарской марки «Ту-134», на пачке которой был изображён взлетающий самолёт, наступив на неё подошвой хромого сапога, и дал команду строиться.
Долговязый, со впалыми щёками и кривыми ногами замкомвзвода старший сержант Родион, до этого прослуживший почти два года в конном «Мосфильмовском» полку, осмотрев вставших в строй курсантов, ещё раз пришёл к убеждению, что красота – она в единообразии, когда все одеты одинаково, похожи друг на друга и никто не выделяется. А нарушение формы одежды есть ничто иное, как нарушение красоты, такого он, принимавший участие в съёмках массовки батальных сцен и на этом основании считавший себя разбирающимся в кинематографии, допустить не может и видит в этом смысл своего бытия. Кроме того, он знаток народных танцев, где мужчины всё делают в такт и одинаково, в чём и заключается хореография. Так хотел думать старший сержант, а когда посчитались, доложил капитану шокая, гэкая и окая: «Усе на месте, за исключением одного з курсантов, его шинель висит у гордеробе, шо значит шо он не у самоволке, дозвольте предположить, шо зодержался у туалете по большому, отправляет естественные надобности так сказать». Родион был горд собой, что так высокохудожественно описал нужду.
«Понятно. Ну, это дело, я вам буду с-сказать, с-сурьёзное, надо ведь не только ок-культуриваться, – замполит в голубых лётных петлицах и с жёлтой нашивкой, напоминающей о контузии вследствие ранения, заикался и был человеком, умудрённым собственным опытом. – Б-будем обождать, в-вольно, п-перекур». Капитан зябко повёл плечами и вошёл во внутрь музея. У него были интимные планы на день, и в эти планы длительное ожидание отсутствующего курсанта не входило.
Ни безусый замполит, ни чисто выбритые замкомвзвода и командир отделения не знали, что совсем не естественная, а какая-то другая, неестественная что ли надобность задержала и не в туалете, а в музейном зале одного курсанта маленького роста с маленьким носом и погонами, на которых не было так вожделенных многими командирских лычек. Так случилось, что пробегая вместе со всеми своими погонными товарищами через многочисленные залы, курсант этот собачьим ухом услышал, как экскурсовод группе гражданских посетителей рассказывает об изображённом в полный рост на картине неком гусаре, который
