никак не отражалось на выполняемой работе. Леня мысленно присвистнул – слов не находилось.
– Пойдем, здесь посторонних не любят, – кивая на выход, пригласил Быстров. – Вот тебе письма – хоть какая-то польза.
В молчаливой задумчивости они пересекли дворовые площадки, пошли в направлении к участку. Заготовленные вопросы потеряли свое первостепенное значение, потому что с трудом удавалось поспевать за шустрым почтальоном. И какие вопросы, если Мухин сам обязан найти на них ответы. Никто ему не скажет, что связывает Быстрова и Тараскину. Еще труднее понять, почему девушка активно пытается оградить Мухина от общения с почтальоном. Она появилась на своем радужном велосипеде, когда в очередном подъезде скрылся Быстров. Глядя на нее, дух захватывало – настолько она выглядела божественно недосягаемой в своем обтягивающем костюмчике. Едва заметный кивок, и – растворилась за поворотом. Вышла Евдокия Никитична в оранжевой спецовке и рабочих штанах, увидела в руках корреспондента письма, приостановилась.
– Ты, что ль, на замену? – Окинула хозяйским взглядом территорию. – Что делается, что делается…
Чего он добивается? Хотел найти зацепку. Со стороны выглядит так, словно он облюбовал себе будущее местожительство и преждевременно приспосабливается к новым условиям, тем самым опережая естественное развитие событий. И чувствует себя идиотом, потому что сам лезет в болото, постепенно привыкая к правилам, исходящим извне. Пока он никак не продвинулся к цели своей деятельности, зато попал под влияние Тараскиной, потом наследил в плюгавой компании Рябова, теперь бегает за странным почтальоном. Нет собственных идей, и он плывет по течению, не может остановиться. И эта женщина…
В любом дворе есть люди, которые навсегда примелькались. Ничего удивительного, если мало кто обращает внимание на дворничиху, попросту – Дуську. К ее присутствию привыкли как необходимому атрибуту всякого двора, и… естественному объекту для облегчающей душу беседы. Опять же мимоходом, не интересуясь душевным состоянием самой Евдокии. Действительно, у всех на глазах ставшие привычными скамейки, песочницы, скудная растительность, а убери их – сразу все заметят. Часто Евдокия сама проявляла инициативу. Устанет, бывало, и присядет в гуще словоохотливых стариков. Уж ей то как никому пристало знать все новости двора.
– Уверен, вам есть о чем сказать, – мягко подобрался к ней Мухин.
Евдокия отставила метлу к дереву, молча пошла в сторону скамейки, также молча присела, по-мужски расставила ноги в грубых мужских ботинках. Вынула из спецовки большой носовой платок, утерла со лба испарину, коснулась уголков рта, уставилась вдаль.
– Поди, знаю немало, всякого навидалась.
– В каждом районе есть своя внутренняя жизнь, мне, например, недоступная. Тут ведь как получается… – Леня сел рядом, повернулся к дворничихе. – В одном дворе начинают умирать люди.
