она начала много говорить, но я с трудом улавливал слова. Смысл был прост и понятен. Я должен вернуть долг, то есть то, что она из-за меня потеряла.
До тех пор, пока я этого не сделаю, буду жить в этом подвале, причем без пищи.
От меня самого зависит, умереть мне голодной смертью или выполнить ее условия.
– Значит, первое, – сказал я, – для работы мне нужны удобства. Кровать, мебель, туалет, это все понятно. Телевизор, зеркала и книги. Еда тоже обязательна, причем самая лучшая и дорогая. Запиши на мой счет. Услуги врача, это второе. И третье, это конфиденциальность. Все что я делаю, я делаю только в одиночестве, без посторонних глаз и ушей. Никто не имеет права сюда входить без моего требования. Поставишь мне сюда внутренний телефон. Пока все. Можешь быть свободна.
– Не много ли будет? Может быть, еще залезть тебе в кровать?
– Значит, будем спорить, – сказал я.
Увы, она согласилась на все, кроме еды и врача. Я только и смог выдавить из нее единственный обед, напоследок. И то хорошо. Обед принесли нескоро, как мне показалось, лишь на следующий день, и состоял он из двух копченых куриц, купленных на ближайшем рынке, и грозди винограда. Виноград оказался великолепен.
Куры напоминали хорошо загорелых нудисток.
Много часов я провел в полубессознательном состоянии. Нельзя сказать, чтобы я не мыслил или не контролировал окружающее. Но я позволял как внешнему, так и внутреннему миру свободно проплывать мимо. И где-то там, на грани между внутренним и внешним миром, было еще нечто, уже давно привлекающее меня. Там была дверь, которая могла открыться. Когда-то давно я уже пытался войти в нее.
Однажды, сидя в поезде, я дремал под звуки колес и вдруг, в какое-то мгновение, я услышал музыку. Мне удалось удержаться на грани, не соскочить с нужной частоты, и музыка продолжалась. Я никогда раньше не слышал ни мелодии, ни инструмента. Когда музыка прекратилась, я записал нотами каркас мелодии. Но лишь два года после того случая я узнал, что инструмент, который звучал в моем полусне, был гавайской гитарой.
Сейчас голод и боль сделали меня таким слабым, что я почти не мог передвигаться. Но главной была не физическая слабость, а слабость желаний. Что бы со мною не происходило, мне было все равно. Я ничего не делал, я лишь сидел у стены или лежал на клетчатом диванчике, который мне принесли, и тупо следил за образами, которые сами собой всплывали из глубин мозга.
Эти образы были трех сортов: образы памяти, образы воображения и образы еще чего-то, казавшегося очень реальным. Я увидел картинку: на земле лежит лист железа; я поднимаю его, под ним оказываются муравьи и конфетная бумажка.
Обернувшись, я увидел колонну, сделанную из мутного стекла, сбоку колонна отсвечивала лиловым. Обойдя вокруг, я увидел маленькую фиолетовую лампочку, парящую в пространстве. Это был особый мир, реальность которого не зависела от моих желаний или представлений о реальности. Я протянул руку к лампочке и захотел, чтобы она изменила цвет. И сразу же оказался в своем темном подвале.
