которое будет работать и после смерти заклинателя, то есть, после моей.
– Ага. Но я не поняла последнюю строчку. Можно попроще?
– Проще говоря, ты умрешь, если причинишь мне зло. Умрешь, даже если меня не будет, даже если ты сожжешь этот листок, даже если тебя будут охранять сто человек. Ты просто подавишься рыбной костью или смертельно заболеешь. Или утонешь в пруду, например.
– Только не в пруду, – сказала она, – я один раз тонула в детстве, больше не хочу.
– Ничего не могу поделать. Теперь тебе прийдется…
– Листок остается мне? – перебила она.
– А как же иначе.
20
Все это время я предполагал, что меня держали в подвале уже знакомого мне дома. Оказалось иначе. Меня вывели на веранду, накаленную солнцем. Дом стоял в лесу, по крайней мере, лес виднелся с трех сторон. Прямо передо мной была заброшенная спортивная площадка, а дальше стояли три маленьких домика, похоже, подсобные помещения. У самого дома газон с молодыми синеватыми елями, а между елями семейка настоящих красных мухоморов.
– Я думаю, что мы будем дружить, – сказала Элиза, протянула руку и довольно мило улыбнулась. – Мой человек отвезет тебя домой.
– Это ухищрение дизайнера или сами выросли? – я показал на мухоморы.
– Сами. Лес кругом.
Она как-то вся сразу съежилась, отвечая.
– Что такое?
– Мигрень.
– Вылечить?
– Не надо.
На выезде из владений я еще раз увидел мухоморы. Несколько мелких грибков поднимались прямо на газоне, среди культурной голландской травы. Так иногда бывает, когда хозяйка часто чистит шампиньоны и выплескивает у дома воду, полную грибных спор. Но мухоморы ведь не шампиньоны, их никто не станет чистить. Но я не стал ломать себе голову этим.
Мне было о чем задуматься. История, рассказанная Элизой, действительно была страшна: я оказался причиной гибели двух, совершенно незнакомых мне, человек.
Пускай никакой суд не сможет доказать мою причастность, но я знаю, что виновен.
Ничего подобного не случалось со мной за все годы работы. Бывали проколы, бывали и несчастные случаи, но смерть – никогда. Даже если они были преступниками и стократными негодяями, они не заслужили свою судьбу. Впервые за пять последних лет я чувствовал, что та сила, которую я уверенно держу за загривок, начинает огрызаться, скалит клыки и вот-вот вырвется из моих рук. Что-то нужно было предпринимать, срочно предпринимать. Но я не знал, что мне делать.
Как можно оценить, как можно понять боль человека, который внезапно теряет сына? Что такое боль? Объективна или субъективна боль? С одной стороны, то, что мы называем болью, всего лишь микроскопическое перемещение электронов по тоненьким нервам, меньшее, чем дает батарейка от фонарика. А с другой стороны, боль может быть настолько объективна, что заслоняет собой любой материальный предмет, она может быть более объективна, чем стол или окно. Она заслоняет солнце,
