заметив, что лицо друга обиженно вытянулось, он примиряюще воскликнул:
– Да мне то что! Поживи у нас, мать моя – человек гостеприимный. Валяй, твори, изучай своих хмурых монашек, если тебя туда ещё пустят. Но неужели тебе, старик, не надоело изнурять себя бессонными ночами? Ведь, насколько мне известно, два твоих прежних романа ни один издатель не взял. И вся твоя писанина пошла коту под хвост. Та же участь, сдаётся мне, постигнет и этот твой роман про монастырь.
Денис нисколько не обиделся на справедливые слова друга, а лишь энергично встряхнул кудрявой головой.
– Этот не постигнет! – уверенно заявил он, впрочем, убеждая не сколько друга, сколько самого себя. -Понимаешь, тут я буду описывать жизнь необычных героев, их суровый уклад жизни и вместе с тем, как мне кажется, сумасшедшую любовь, приведшую к трагическим последствиям.
– Монастырь и любовь! Ну, ты даёшь, старик! Это же нереально! Ведь женщины затем и заточили себя в монастырь, чтобы стать как бы бесполыми существами, – усмехнулся Глеб. Фантазия друга его уже начала смешить, и он собрался наговорить восторженному Денису кучу обидных вещей, но за юношу вступилась Адель.
– Странные у тебя, Глеб, представления! Почему бы монашкам и не любить! Они тоже люди и не каждая из них выдерживает аскетический образ жизни. Не помню, в какой книге я читала про такую бурную любовь между одной монахиней и светским человеком. Я буквально не могла оторваться от книжки. И каков финал! Бедная монахиня покончила жизнь самоубийством. Мне кажется, там, где воздержание, наоборот вспыхивают бурные чувства, и, может быть, гораздо сильнее, чем между обычными людьми, – заключила с лукавой улыбкой и искрящимся взглядом девушка.
– А может и тебе, моя дорогая, пока не поздно, надо податься в монастырь, чтобы испытать подобные чувства, – шутливо произнёс Глеб, и троица дружно рассмеялась, а Денис сквозь смех проговорил, что её туда не примут, так как она слишком красива для этого.
Как ни странно, но девятнадцатилетний парень никак не мог расстаться с навязчивой идеей – стать модным современным писателем. Но, увы, всякий раз фортуна обходила его стороной. Отовсюду, куда бы он ни посылал свои творения, ему шли убийственно равнодушные рецензии. Издатели, словно сговорившись, писали, что его произведения не того уровня, что сюжеты надуманы и в реальной жизни этого не бывает. После таких суровых отповедей впору бы застрелиться. Однако у Дениса, напротив, как будто открывалось второе дыхание, неистощимый на выдумку, он строчил снова и снова, списывая свои неудачи на бездарность и леность издателей, порой у него возникало подозрение, что его рукописи просто-напросто, не читая, сразу швыряют в корзину.
Впрочем, критически настроенный к нему Глеб не раз замечал за собой, что и в нём самом нет-нет, да и просыпался писательский зуд, и бывали минуты, когда он также жаждал выпустить в свет нечто выдающееся. Правда, это прекрасное желание по причине лени и неуверенности в себе пока ничем не подкреплялось.
