закивала. В отличие от меня Мадам Фарнье терпеть не могла возиться с цветами, и делала это исключительно ради дочери, которой всеми возможными способами старалась привить любовь ко всему прекрасному.
– Эмма делает успехи, – гордо произнесла Беренис.
Я посмотрела на Эмму и одобрительно ей подмигнула. Я всегда общалась с ней как со взрослым человеком. Для меня она была маленькая женщина, у которой есть свои собственные суждения, увлечения и взгляды на жизнь.
На часах пробило три. У меня оставалось ровно четыре часа на принятие решения. Я не знала, что мне делать и чувствовала себя самым потерянным человеком на свете.
– Я, пожалуй, пойду, – сообщила я Беренис.
– Конечно, – закивала она. – Возьмешь с собой маффин?
– Пожалуй.
У Беренис была потрясающая кухарка по имени Лоретт. Она готовила изумительные шоколадные маффины, которым не было равных во всем Париже. Каждый раз, приходя в дом Фарнье, я тайно надеялась прихватить с собой кусочек шоколадного удовольствия и почти каждый раз у меня это получалось.
Беренис выдала мне маффин, салфетку, слегка погладила меня по плечу и посмотрела на меня взглядом, который говорил: У тебя все будет хорошо, милая.
Я встала из-за стола, поцеловала Эмму в щечку. Беренис вышла со мной в коридор, чтобы меня проводить.
– Спасибо тебе за все, Беренис, – задумчиво произнесла я.
У меня вдруг возникло ощущение, будто я больше никогда ее не увижу, и мне стало немного грустно. Она посмотрела на меня с недоумением. Она не понимала, почему и за что я вдруг решила ее отблагодарить.
Я вышла из дома, где жили Фарнье, и вдохнула насыщенный парижский воздух, пропитанный ароматом свежей выпечки. Я не знала, смогу ли когда-нибудь подобрать слова, чтобы выразить всю свою любовь к этому городу. Стоило мне выйти из дома, как мое тело наполнялась сладостными вибрациями и я замирала в блаженном созерцании таинственных улочек, по которым можно бродить часами, неспешных людей, стоящих на в остановках и в очередях за багетами, и машин, проносящихся мимо меня словно слайды на кинопленке. Я бы ни за что не смогла жить в другом городе. На всем белом свете нет места лучше Парижа. Надеюсь, через шестьдесят лет он будет так же прекрасен, как и в тот момент, когда я стояла в самом сердце Латинского квартала и не могла пошевелиться, потому что каждая клеточка моего тела была пронизана благостью и любовью, а перед моими глазами пролетал сверкающий туман, наполняющий мою душу едва уловимым ощущением счастья.
– Мадемуазель! – обратился ко мне премилый старичок в синем пальто и красном берете. – Вы заблудились?
Мне часто задавали этот вопрос, когда я гуляла по Парижу. Незнакомые здания, узкие улочки, старушки, одетые в шикарные платья, – все это каждый раз производило на меня такое впечатление, что я невольно становилась похожей на потерянную туристку.
– Все хорошо, – заверила я старичка и отправила
