шесть секунд, которых едва достаточно, чтобы успеть сделать два полных вдоха… Шесть чепуховых, ничтожных, мизерных мгновений!
Каким же неизмеримо драгоценным был этот краткий, как порыв ветра, но вмещающий в себя без остатка все волшебное мироздание, интервал в четвертом измерении для пассажиров злосчастного воздушного судна. В крейсерском режиме, высоко в небе, они, скорее всего, ничего бы не заметили. А на взлете, в конце разгона, прощаясь с твердой поверхностью, каждую секунду самолет преодолевал расстояние длиной в футбольное поле. За роковые секунды – почти полкилометра. Будь полоса длиннее, все бы обошлось – машина могла и должна была лететь на одном движке. Увы, остаток полосы составлял всего триста метров. Самолет потянуло влево. Он клюнул носом, и покрышка переднего шасси ударилась о бетон; внизу промелькнули желтые шевроны концевой полосы безопасности, и машина вылетела за торец ВПП. Передняя стойка не выдержала нагрузку и сразу подломилась. Шестнадцатиметровая сигара подняла хвост и воткнулась мордой в землю. Подобно гигантскому плугу, она пропахала длинную траншею, разбрасывая по сторонам черную, пропитанную непрекращающимся уже три дня дождем почву. Левая плоскость врезалась в опору прожектора глисcадных огней – удар был достаточно сильным, чтобы стальная труба проломила предкрылок и кессон топливного бака.
Керосин мгновенно воспламенился…
4
Юлия Михайловна подобрала под себя озябшие ступни. Кресло обняло ноющую поясницу уютным теплом. Устроившиеся на кончике носа очки чудом не съезжали на тетрадь в руках. Рядом, на журнальном столике, притулившись к пузатому боку явно страдающей избыточным весом вазы с пыльными тряпичными цветами, внимания Юлии Михайловны терпеливо поджидал слоеный пирог цветастых, как она сама любила говорить, «изгвазданных» в рекламе, тетрадок. Вечерами стало рано темнеть, и бледный желток настольной лампы, зацепленной скобой за выступ подоконника, высвечивал нестройные, как ряды новобранцев, каракули.
Юлия Михайловна пребывала в недовольстве. Об этом красноречиво свидетельствовали две долгие морщины, предвестницы шторма, вертикально рассекающие высокий лоб.
Да, контрольная была загублена – двух мнений быть не могло. На сей раз камнем преткновения стало – Past Indefinite Tense. Красные птички обильно облепляли поля страниц – усаживались на насест линеек по несколько штук в ряд; вопросительные и восклицательные знаки, расталкивая друг дружку, втискивались между словами и громоздились над строчками замысловатой клинописью.
Будучи человеком самокритичным, Юлия Михайловна ни в коей мере не освобождала себя от ответственности за результат контрольной. Напротив, себя винила даже больше, чем кого-то либо. По ее глубокому убеждению, именно учитель и отвечает за то, что не сумел подобрать ключ к замку от волшебной дверки, за которой скрываются способности учеников; не сумел найти единственно правильный алгоритм обучения, уникальный для каждого из них.
