помахали мулетой. Этот случай был нашей последней возможностью остаться нормальными людьми.
Взгляд Анны был направлен в точку под глазами Макса; с начала рассказа она, казалось, не открыла рта. Макс почувствовал внезапную сонливость при мысли о том, что пойми он тогда, что происходит, жизнь его сложилась бы совершенно иначе.
– Винс Уоррен шел на эту провокацию, зная необузданность и вспыльчивость Эдди. Было это проделано в отместку за давнюю провокацию Эдди, из-за которой они надолго лишились оружия и наркотиков. Эдди проглотил наживку, оружие найти в Комптоне не составляло труда, и «Уэст-Клод эрманос» пошли мстить.
– Так кто позвонил ему? Куда он поехал и что произошло? – нетерпеливо любопытствовала Анна.
– Звонил Сеск. Тем вечером неизвестные подожгли дом Доминика, бросив одновременно несколько коктейлей Молотова. Налетчиков поймать не удалось, но никто не сомневался, что это «Красный легион» совершил месть, которой грозился в начале года. Почему именно в июне – не знаю. Возможно, главари ослабили контроль, или их не было в округе, или же намеренно ждали так долго, чтобы усыпить бдительность патрульных «Эрманос». Так или иначе, до Эдди мне дозвониться не удалось. Всю ту ночь мне пришлось в буквальном смысле стеречь Диану от вспышек горя. Мы провели всю ночь во дворе общежития, я старался всячески ее отвлечь и отвести ко сну, но она сказала: «Хочу испробовать бессонную ночь». – Макс развел руками, охваченный сонмами воспоминаний о безвозвратно ушедших днях, гложущих сильнее по мере наплыва новых, тех, о которых он, казалось, напрочь забыл. Он посмотрел на площадь Республики, приставил большой палец к щеке и принялся водить указательным и средним по виску, хмурясь то ли от задумчивости, то ли от вероломно палящего солнца. Он и не предполагал, что его рассказ настолько затянется, что придется окунуться в самые глубины памяти, заново прикоснуться к тем священным воспоминаниям, поблекшим и уже почти неживым, что погребены под грузом лет, растерзаны на ничтожные куски неизбывным горем, досаждающим его подобно полчищам жестоких фурий.
Площадь Республики была немноголюдна. Машины ехали замелевшими ручейками, медленно впадая в такое же мелководное озеро центрального круга, где огибали вымощенный базальтом внушительный овал с ромбовидным орнаментом в середине площади. По тротуарам неспешно шагали группы громко переговаривавшихся туристов и праздных жителей, все тяготели к островкам теней, отбрасываемых развесистыми шевелюрами посаженных по пешеходной зоне деревьев. Через несколько дней после событий, о которых ведется повествование, Макс полетит в Ереван.
– Иной раз, бывает, смотрю на эти деревья, – начал он медленно, тихим, как дуновение ветерка, голосом, – и вижу себя, идущим под ними пятнадцать лет назад. Вон там, посмотри. – Он указал пальцем. Анна обернулась, приподнялась и выглянула за парапет. – Вот под этим рядом деревьев я всегда ходил в жару. Как ты понимаешь, думал я почти только о Диане, и сейчас эта площадь, улицы, дома – весь центр Еревана напоминает мне о ней. Но извини, мы забегаем вперед. – Макс выпрямился,
