style="font-size:15px;"> Я почувствовал, как в груди что-то нарастает. Будто я был пустым бокалом, который наполняют шампанским. И оно шипит, как то море, возле которого играет маленькая девочка, что станет биологом. Я улыбнулся, должно быть, во весь рот. И вдруг понял, что я спрошу у неё. Но прикусил язык. А вдруг приведение исчезнет просто от звука моего голоса? Думая об этом, я краешком сознания, фоном, но в бешеном темпе делал то единственное, что хорошо умел: сличал цвета. Так вот какой оттенок у её платья – на самом деле. Так вот какого цвета кожа – на самом деле! Пыль, патина, микротрещинки – ничего нет между мной и этой прекрасной женщиной. И тут я заговорил.
И сам не поверил тому, что произнёс.
– У тебя прививка не плече. – Сказал я.
Мексиканка чуть приподняла брови, как будто не понимала моего языка.
– У тебя след прививки на плече. Шрам от БЦЖ. Этого не может быть. «Мексиканка» жила в 15-м веке. От гриппа начали прививать в середине двадцатого.
Мексиканка очень удивлённо посмотрела на меня, а потом сказала:
– Ну ** твою мать!
Развернулась и пошла от меня по коридору, цокая каблуками.
Я ошалело помотал головой и последовал за ней. Почти сразу за коридором обнаружился ярко освещённый кабинет с дубовыми дверями. Возле дверей стоял, скрестив руки, Виктор. Рядом с ним стояла женщина-биолог. Из дверей выглядывал бармен.
– Вы хотите знать, что это всё значит? – спросил Виктор и, не дожидаясь ответа, продолжил, – я сейчас объясню. Как вы знаете, технологии компании моего отца совершили прорыв в нейроинтерфейсах. Но это не значит, что мы научились читать мысли. Мозг человека – это тёмный лес и сад расходящихся тропок. Всё, что мы можем сделать – это послать массу сигналов на вход и получить сигналы на выходе. Как они преобразовались? Почему мы получили такой ответ, а не иной? Как устроен этот конкретный мозг? Загадка. Это всё равно, что закинуть кусок в мясорубку и по форме фарша попытаться установить, какой формы ножи.
Я, должно быть, поморщился.
– Да, что-то я не с того конца начал. Неважно. – Виктор всегда говорил тоном человека, уверенного, что его внимательно слушают. Его «неважно» было очень мягким, но подразумевающим, что никто не станет возражать. И ещё капелька монотонности: я понял, что он это всё рассказывает далеко не в первый раз.
– Неважно. Мой отец незадолго до смерти перевёл львиную долю состояния в предметы искусства. Вы их видели. Дверь в хранилище открывается обычным нейроключом. Такой вам и вживили с вашего согласия. Есть нюанс. Обычно биометрические замки работают так, чтобы не пускать незнакомых людей, но пускать знакомых. А замок в хранилище работает не совсем так. То есть совсем наоборот. Он пустит незнакомого человека, но не пустит знакомого. Зачем? Объясняю. Мой отец был очень необычным человеком. Он постоянно развивался. Посвятил жизнь личностному росту, как говорят его биографы. Поэтому у него не было времени на семью. А когда он понял, что умирает, то решил, что подрастающим детям нужно не столько
