усталость и печаль, но выражала искреннее облегчение оттого, что хоть что-то в моей жизни осталось неизменным. Слушание продлилось всего несколько минут, и мы с солиситором еще немного постояли внизу лестницы и обсудили ход дела, последующие шаги и другие дела, над которыми нам предстояло работать.
А потом, перед тем как попрощаться и пойти переодеваться, я призналась ему, что еду на север на мамины похороны. Сказать, что он ужаснулся, – значит ничего не сказать. Более того, стоило мне объявить об этом, как я сама ужаснулась. Зачем я вообще призналась? Второй раз за сорок восемь часов я огорчила коллегу. Мне так отчаянно хотелось сообщить ему эту информацию, что я притащилась сюда из самого Ньюкасла на проходное слушание по делу о мошенничестве, хотя в моей семье траур? Что со мной не так? Только что я продемонстрировала, что совершенно себя не контролирую, а ведь такое поведение совсем не характеризует меня как стойкого человека и надежного профессионала! Идиотка. Идиотка.
Через два дня я стояла в своей детской комнате и собиралась на похороны. На стенах висели афиши любительских пьес – в студенчестве я играла в университетском театре, полки были уставлены книгами, которые я не захотела ни взять в Лондон, ни выбросить. Я тщательно накрасилась, болезненно морщась от осознания, что буду у всех на виду. Происходящее казалось сюрреалистичным, будто я наряжалась на карнавал. В некотором роде так и было. Я решила надеть мамино платье. Зачем? Не знаю. Я работала барристером, и черных строгих платьев у меня хватало. Но я предпочла надеть мамино платье. Может быть, думала, что это принесет мне утешение? Или хотела что-то доказать окружающим? Но что, черт возьми?
В ожидании катафалка и похоронного кортежа мы нервничали. К нашему дому вела слегка закругленная дорожка, и главная дорога была скрыта от глаз; мне все время хотелось выбежать и посмотреть, приехали ли машины, словно речь шла о такси и нужно было платить за каждую минуту ожидания.
Программа похорон включала церемонию в крематории и службу в церкви. После этого гости съезжались к нам домой на поминки. Мы рассчитывали, что в крематорий придет совсем мало людей и это будет скромное семейное мероприятие, а на службу в церкви съедутся все приглашенные. Но у крематория нас встретила толпа. Людей было несколько десятков; они стояли на ступенях и на тротуаре. Эмоции нахлынули волной. Меня бросило в холод, потом в жар. У входа я увидела свою лучшую подругу Рут.
Мы с Рут дружили всю жизнь: она родилась на месяц раньше и стала для моей мамы «тренировочным» ребенком. Наши родители были лучшими друзьями. Последний месяц беременности мама училась держать малышку Рут и менять ей подгузники. По совпадению их звали одинаково – имя Рут довольно распространено, – и из-за этого Рут-младшая всегда казалась мне родной. Мы вместе учились в школе, ездили в отпуска, были герлскаутами. Мы даже принимали ванну вместе, а однажды побывали на съемках «Бабьего лета»[9]
Знаменитый британский комедийный сериал, который шел на BBC целых 37 лет, с 1973 по 2010 год (оригинальное название – Last of the Summer Wine). Рассказывает о веселых приключениях трех стариков.
