– комплимент из дурдома, – по предъявлении которой его обязаны один раз пустить в метро бесплатно. На предплечье правой руки, в районе центральной вены, у него было написано: «Пейте суки кровь мою», а на левой продолжение – «Устали из правой, пейте из левой». И еще дядю Сашу отличал от Карлсона тот факт, что Карлсон не хотел наколоть блаженному Алеше, неутомимо собиравшему бычки в туалете, на жопе улей, а себе на член – пчелку, после чего склонить Алешу к сексуальной близости, а дядя Саша хотел. Алеша и впрямь подчас напрягал своей привычкой сидеть на корточках ровно напротив и смотреть на тебя в упор, чтобы не упустить момента, когда ты бросишь окурок. Одно я про дядю Сашу знал точно – очень самоотверженный человек: у меня бы на Алешу не встал, а у дяди Саши – да. Такое спокойствие он излучал, когда говорил об этом. И если дядя Саша смог бы лупиться в жопу с дистрофичным, иссиня-белым, всегда в испарине Алешей с мертвенными глазами, то решительно дядя Саша мог выебать абсолютно всё. На таких людях земля русская и держится. Их совершенно не волнует эстетическая составляющая, именно они размножаются во всех хрущевках, во всех промзонах страны, положив друг другу на спину порножурнал, выпив технического спирта или отбив опий из маковой соломки, запивая чифирем вафлю с джемом. Так что для них после сто первого километра МКАД ад – не более чем новые грибные места.
Вечером в столовой я смотрел MTV, показывали РНБ-клип с черными женщинами, дядя Саша сел рядом и спросил:
– Интересно, у негритянок ладошки белые? У меня вот никогда не было черной, а я бы хотел.
В принципе, именно это я и собирался вспомнить, как только выйду, – осуществить мечту дяди Саши.
В ночь перед выпиской к нам в палату заселили варщика – сразу после хирургии, от него еще немного несло поджаренной плотью. Врачи сочли, что обожженное до костей лицо, череп в бинтах и обгорелые руки – это не так страшно, как винтовой психоз. А этого парня он накрыл прилично. Когда он не ворочался, то приседал и стучал зубами в попытке жевать дырявые щеки.
Надо сказать, все мы, обитатели этой палаты, с нетерпением ждали, когда его муки хотя бы на время приостановят. Несколько часов спустя пришла самая опытная медсестра с двумя санитарами, его связали и вкололи два куба аминазина. Обыденно и привычно медсестра Надежда сделала инъекцию, не выпуская из рук чашечку растворимого «Нескафе голд», улыбаясь молодым санитарам, как в групповой семейной рекламе. От ее присутствия и запаха кофе веяло спокойствием и благополучием, она сделала все быстро и удалилась, немного виляя жопой, словно зная, что, как только она выйдет, половина обитателей, которые еще способны на это, начнут гонять лысого. Увы и ах, так оно и случило сь. В палате, где запах обгорелой плоти был существенно сильнее всех прочих, нашлись те, для кого это не стало помехой, чтобы кончить. В виде исключения нам открыли форточку, впервые за последнее время я услышал вечернюю Москву.
В туристических
