были насолить эти Готлиб и Магда своим работникам?
– У мести нет времени, – отвечал Ландо, – она сродни страсти, а страсть безмерна.
Следуя найденной инструкции, он быстро отыскал горлышки бутылок, торчащие из кирпичной кладки, заткнул их пробками. Обнаружил и остатки лебединых яиц, в которых когда-то поселились осы, а затем, очевидно, перебрались в более подходящее место, и беспорядки прекратились.
Над черепицей, под которой жили ласточки, развивался флаг Российской империи.
С этим флагом Ландо никогда не расставался.
По утрам, надев фуражку, он заводил на граммофоне «Встречу», поднимал на веревке выцветшее полотнище, отдавал честь.
Этот ритуал он считал обязательным для русского офицера, давшего присягу.
Поэтому издали владения Ландо напоминали то ли лабораторию метеоролога, то ли пограничный кордон. Но сам он полагал клочок немецкой земли территорией России. Чем смущал старого фермера Фридриха и его жену Гретхен, которые привозили ему продукты на лошади.
Но до чего же все было захламлено! Будто кто-то приносил неожиданные предметы, а забирать забывал!
В реестре сада вещей состояли и детали полевых пушек, и гильзы от снарядов, и огромные, похожие на паровозные, шестерни. У окна пылился Танин «Зингер» с ножной педалью.
По стенам Максим развесил пропеллеры аэропланов, на которых разбились его товарищи. Между ними – фотографии Парижа, гравюры, изображающие парусники на Неве.
В углу громоздились чемоданы, обклеенные ярлыками, по которым можно было проследить непростые маршруты Ландо.
В конечном счете, Фрегат оправдывал свое название: он и в самом деле напоминал кают-компанию безумного корабля.
Из первого выпуска Гатчинской авиашколы остались в живых только двое – он сам и полковник Эрнст Леман. Так что Ландо почти не с кем было советоваться, когда придумывал сверхдальний аэроплан.
Первые наброски он сделал еще в Швейцарии, где Таню выпустили из тюрьмы и лечили от маниакального психоза.
Аппарат мог подниматься на большую высоту, двигаться с неслыханной скоростью 140 километров в час. А приземляться – даже на лужайке.
В отличие от российских авиаторских кругов, братья Райт, Фарман и Блерио, высоко ценили усилия Ландо.
Он был как никто близок к цели.
Отец Татьяны, якутский вице-губернатор, приехал в Швейцарию, чтобы навестить дочь и обсудить перспективы ее лечения.
Леонтьев обладал медвежьей фигурой, грубым лицом норвежского шкипера в бакенбардах и маленькими, вечно слезящимися глазами, отчего казалось, что вице-губернатору всех и все жаль. А также странной привычкой (совсем не по чину) вставлять в речь жандармскую лексику: «Разрешу себе вас проинформировать…», «Разрешу себе вам доложить…»
Об аэроплане расспрашивал Ландо в таком же духе:
– Предполагаете, что данное дело чуждо политического элемента?
Убедившись,
