окончательно наступила ночь и деваться больше было некуда, ему пришлось все-таки вернуться домой.
Сначала он обошел дом кругом. Машины уже не было. Он с облегчением вздохнул и вошел во двор, запер его, а оттуда вошел в кухню.
Там горел свет.
Ваня на минутку зажмурился, потом сказал наугад:
– Привет, мам.
– Здравствуй, сынок.
Голос у нее был, как всегда, спокойный и усталый.
Он открыл глаза.
Галина сидела за столом, где совсем недавно пили чай и ели пышный кремовый торт. Галина сказала:
– Садись, сынок, чай еще горячий.
– Нет, спасибо, я не хочу.
– Как прошел день?
– Нормально.
– Как в школе?
– Хорошо.
– Ну, вот и слава Богу.
Она замолчала и устремила взгляд в чашку, где еще был чай. Весь этот разговор также был пустой формальностью, Ваня всей душой чувствовал его пустоту и равнодушие, но не мог хлопнуть дверью на больную маму и предъявлять свои права.
– Я устал, мам. Пойду спать.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Никто не называл это непонятное событие свадьбой. Это вообще трудно было как-либо назвать. Даже в селе Агеево, где людей нелегко было смутить, все осознавали противоестественность происходящего. Но никто ничего не мог сделать, чтобы помешать. Да и кому это было нужно?
Государственная регистрация брака – так это назвали в сельсовете и отослали будущих молодоженов в ЗАГС в районном центре. Ваня Майоров не принимал в этом никакого участия. Он прятался по углам от бурной деятельности, раздутой женихом, и угрюмо следил, как он возит маму по всем официальным кабинетам на своей роскошной машине, а мама тихо сияет от гордости и счастья.
Она ничего не хотела видеть и слышать, кроме того, что ей было приятно.
А Ваня здесь все видел и все понимал.
Он чувствовал всей душой, что он лишний, что он всем только мешает. Последние дни перед “регистрацией” он почти не заходил домой. Немного еды он брал с собой и ел свою сухомятку где придется, лишь бы никто этого не заметил. Да и эти простые продукты он ел неохотно, они казались ему горькими, будто он их украл. И спал он совсем мало – только закрывал глаза, как на него накатывались одинаковые страшные мысли, от которых не только сон убегал, но и вообще хоть в петлю лезь… Он вертелся с боку на бок, но уснуть не мог, как ни старался. У него было ощущение, что его затягивает в болото и нет возможности спастись.
В школе дела у него обстояли неважно из-за его нервозности и невнимательности, но учителя ему ничего не говорили на это, не принимали никаких карательных мер, потому что понимали, отчего это происходит, и это словно накладывало на всех печать молчания.
В колхозе было много работы, но и там он не мог отвлечься от душевного гнета. По рассеянности испортил новый
