спустить в ближайшем киоске.
Лизонька часто потом задавала себе вопрос, почему она тут же не сбежала от отца? В этой страшной ситуации ей, как ни странно, жалко было не только себя, но больше всего своего пропащего папашу.
Конечно, на него бывало, когда он порядком «наклюкивался», накатывало такое настроение, что он слезно просил у дочери прощения.
Он робко присаживался к ней, брал её маленькие ухоженные ручки в свои и, размазывая по щекам сопли и слюни, причитал, как баба:
– Ох, Лизуха! Ёли-мотали! Негодяй я! Сгубил на хрен твою молодую жизнь… молчи… молчи… знаю, что в душе ты меня, старого дурака, ни за что не простишь! И поделом мне! Слава Богу, что мать наша не дожила до этих позорных дней! О, господи, тварь я последняя! Недостоин я мельтешить на этом свете! А всё из-за них, этих проклятых бумажек, да моей глотки лужёной. Ну ладно, я человек конченый, мне подыхать пора, а ты, мой цветочек, за что страдаешь!
После такого часто повторяющегося монолога он облегчённо вздыхал, и, не снимая дырявых ботинок, заваливался на бок. А Лизонька, добрая душа, вовсе не винила отца, наоборот, она всячески его опекала и жалела, хоть бы раз из её губ вырвались слова упрёка, что он фактически живёт за её счёт и что именно он своими беспробудными пьянками и загнал в гроб её бедную всегда молчаливую, покорную мать.
Лизонька с её доброй душой и благородной натурой, чистой возвышенной любовью к Дмитрию, в глубине души отчётливо понимала, что она, бедная девушка, без всяких связей, или, как говорят, волосатой руки, имея за душой лишь среднее образование и хронического алкоголика-папашу, никогда не сможет заработать на приличный угол?
Да на такой работе с мизерной зарплатой, разорвись она хоть пополам, до конца жизни никогда не получит нормальных денег на человеческое жильё. И что же, так и прозябать до могилы в этом мрачном сыром склепе, где, собственно, и подхватила чахотку её несчастная мать.
С ужасом осознавая абсурдность и двойственность своего положения, она нередкими бессонными ночами орошала подушку слезами.
Глава четвёртая
Целую неделю отец, мрачный, шатался вечерами по городу в поисках собутыльников и ни с чем возвращался назад. Лизонька была этому рада.
Смертельно усталая от опостылевшей работы в ресторане, где она была практически на побегушках, она находила ещё в себе силы делать генеральную уборку в доме.
Ей хотелось хоть как-то скрасить их убогое жилище, да и на дворе стоял уже сентябрь, не за горами зима, надо было подумать, как утеплить продуваемое всеми ветрами шаткое жилище. Впрочем, она больше заботилась об отце. Сама же была уверена, что недолго задержится здесь. Она усердно скребла скрипучие дощатые полы, под которыми всё время что-то попискивало, шуршало, скорее всего, это допекали мыши, когда хозяев не было, они без всякой маскировки смело выходили наружу и атаковали все столы,
