усиками, задрав голову, внимательно разглядывал чёрное ночное небо усыпанное звёздами. «Такое же, как у нас в деревне», -подумал он, заворожённый этим зрелищем.
– Дядюшка Леон, – обратился он негромко к сидящему напротив товарищу, – Может быть, бог забыл о нас?.. Оставил нас наедине с нашими бедами?.. Дядюшка Леон?..
Лицо пожилого француза, покрытое многочисленными шрамами, изобразило глубокую задумчивость. Его большие чёрные с проседью усы с характерным оттенком, приобретённым при постоянном воздействии на них табачного дыма, зашевелились.
– Всякому воздастся по делам его, – произнёс он многозначительно и перекрестился, глядя в ночное небо. Бросив в костёр полено, продолжил,
– Может быть, забыл, а может быть и не забыл, а наоборот – наказанье нам назначил.
– Нет, дядюшка Леон, не назначил. Иначе не послал бы он нас сопровождать этот обоз, что б быть нам подальше от сражений и поближе к дому… А?.. Дядюшка?.. А что за вельможа едет в карете, как думаешь?.. – неожиданно, переведя разговор на другую тему, спросил юноша,
– А что за груз в другой карете, которую так зорко охраняют?.. А что если это сам император?.. А?.. Дядюшка Леон… И вот тогда, когда мы благополучно прибудем во Францию, он наградит нас за службу, а тебя может сделать капралом или даже капитаном, А?..
– Будешь болтать, тебя точно наградят: вперёд французской пулей, чем русской. Я подремлю, а ты смотри в оба, а лучше слушай, ночью слух наиглавнейшее дело. Начнёшь дремать – толкни меня!..
Юноша с опаской огляделся, – Что слушать. А?..
– Слушай… Слу… – тихое похрапывание помешало получить ответ на заданный вопрос.
Луна опустилась за лес. Звёзды ещё ярче засияли на ночном небе.
Пламя то разгоралось, то затухало, и темнота в ответ то отступала, то приближалась, окружая сидящих у костра людей плотной непроглядной стеной.
Юноша положил несколько поленьев в костёр и стал наблюдать, как пламя медленно поедало их. Воспоминания волнами накатывались одно за другим. Не о походах, не о сражениях думалось ему: о родительском доме, о друзьях детства и юности, о маленькой деревушке, где он родился, о вкусной еде какую готовила мама в праздники, о той соседской девочке, весёлой и озорной, при виде которой он ужасно стеснялся и краснел. Она же, видя это, всячески подшучивала над ним. Однажды перехватив его взгляд она подбежала и смущая его своей смелостью спросила: – «Что нравлюсь я тебе, берёшь меня в жёны?..».
«Вернусь в деревню – пойду к её родителям просить руки их дочери. А что!.. У гвардейца хорошее жалование. Я подкопил денег, да добыл несколько ценных вещичек – хватит и на свадьбу и на небольшой домик», – он нащупал под одеждой туго набитый специально сшитый пояс.
Согретый этими мыслями и теплом костра он готов был уснуть, как вдруг услышал лёгкий хруст снега за спиной. С опаской обернувшись и всмотревшись
