тому, о чем пишется в книге. Дарья своим легким языком говорит о деревне, где шумят сады и растут огурцы на грядках, а мне мерещилось, будто я только что наслаждался чтением эссе, написанных рукой мастера.
Изящная словесность, художественное чутье и свежесть мысли говорили о многом. Тексты были довольно высокого качества, и я стал завидовать автору, понимая, что сам бы так никогда не сумел, хотя и пытался иногда подражать таким зубрам отечественной прозы, как Юрий Нагибин или Сергей Довлатов. По крайней мере, старался держать марку и не опускаться до банальной графомании, когда писал из-за рубежа корреспонденции и очерки для широкой аудитории и вел рассказ от первого лица.
Здесь как раз тот самый случай. Автор как бы рассказывал о себе, о своих поездках по тем самым странам, где некогда бывал и я, но не увидел многое из того, что увидел он и смог так мило отразить. Но когда я листал обратно страницы изрядно потрепанного детектива, чтобы еще раз перечитать и насладиться утонченностью мечты, то ничего подобного там не было. А были все те же огороды, деревенские избы, завалинки и монотонные речи старожилов. Откуда взялись эти великолепные пейзажи, люди, города и страны, ума не приложу.
Я вышел на лестничную клетку, где находилась так называемая «переговорная», куда все бегали звонить по своим делам, чтобы никому не мешать, и чтоб никто не подслушивал. Там у широкого окна, выходящего на улицу Шкулёва, стояли два мужика из гнойного отделения, что на шестом этаже, и, надрываясь, что-то орали в трубку своим абонентам, кляня на чем свет стоит казенное житие и «этих паразитов». Каких именно, я не понял, но речь, судя по всему, шла об охранниках и медперсонале.
Я набрал номер Андрея и как можно тише спросил, не его ли браслет, вместо того, чтобы следить за функцией моего мозга, лезет в душу с этими глюками и миражами. Не он ли сбивает меня с толку и лишает покоя? Эта дезориентация во времени и пространстве беспокоит и внушает страх, словно дурная болезнь. Ведь аберрация памяти – это диагноз, жаловался я. Не хватало, чтоб Светлана Витальевна прописала мне ещё какое-нибудь укол. Но Андрей сказал, что «Седмица» тут не при чем, она дама деликатная, а посему не станет будоражить мое сознание, в отличие от эмпирического бытия, и посоветовал еще раз прочесть Женитьбу Фигаро или Маркса первый том.
– Нет, нет, не Маска, не к ночи будь он помянут, а Карла Маркса. Ну того самого автора теории прибавочной стоимости. И главное, не волнуйтесь. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – рассеянно ответил я, вернулся в палату и сунул мобильник под подушку.
Но забыть о браслете на запястье я уже не мог. Не замечать его назойливого внимания к моей личности больше не удавалось. Не то, чтоб меня вдруг охватила паника или ксенофобия, нет, я просто заметил, что этот внутренний дискомфорт все больше утомляет. Мне казалось, что это не просто девайс, а какое-то неведомое существо, которое я недооцениваю, и оно имеет власть надо мной. А почему бы и нет.
Будь я на месте Андрея или Илона Маска, я бы наделил
