Таких, запросто так посреди леса не бросают!».
Между тем, Агата внимательно осмотрела брошенный экипаж, затем обошла около него, словно чего-то, ища, потом нагнулась, посветив себе фонарём. «Отец, Кузьмич!»,– раздался её дрожащий голос. Когда Войков с Кузмичём подошли к ней, то увидели рядом с коляской на снегу кусок пёстрой ткани. «Это Варина шаль»,– прошептала Агата, поднимая её. Все словно застыли в немом молчании.
«Да что же здесь случилось! Где Варя и Сосновский? Ума не приложу, где их искать! Видно надо нам возвращаться в город за помощью. Дело, похоже, не шуточное!», – нарушил молчание Михаил. Кузьмич, насупив брови, кивнул. Агата же, молча, прижимая к лицу Варину шаль, пошла в лес, не разбирая дороги. Войков и Кузьмич сначала кричали ей вслед, зовя вернуться, затем побежали за ней, но никак не могли догнать. Вроде бы и шла девушка не то чтобы очень быстро, а расстояние между ней и отцом с кучером никак не ументшалось.
36
Наконец, Агата вышла на небольшую лесную полянку и остановилась как вкопанная. Когда Войков и Кузьмич догнали девушку, их обуял ужас. Они перекрестились. Даже Михаил, особо не веривший в Бога, сотворил крестное знамение. Агата стояла как статуя, её рука вместе с фонарем дрожала.
Перед ними предстала страшная картина. На снегу лежали бесчувственные тела девушки и мужчины. Это были Варя и Сосновский. Варя лежала навзничь, раскинув руки. Её глаза были широко открыты. Рыжие волосы покрыл иней. Варина шубка была распахнута, а на шее, груди и животе растекались кровавые пятна. Даже при беглом взгляде на девушку было понятно, что она мертва. Сосновский лежал на животе, повернув голову набок, в правой руке его что-то посвёркивало. В это время из-за тучи вышла жёлтая луна и освятила холодным светом поляну.
Вдруг, в тишине раздался тихий стон. Он вывел Агату, Войкова и Кузьмича из ступора. Стонал Сосновский. Все, тотчас, бросились к нему.
Когда все склонились над доктором, то почувствовали довольно сильный водочный запах. «Да он пьян, что ли?», – тихо произнёс Михаил.
Рассмотрели, предмет, который он сжимал в руке. Это был хирургический скальпель. Всё пальто, рукава Сосновского и сам скальпель были залиты кровью.
«Пресвятая Богородица! Да ведь он и есть убивец!», – перекрестился Кузмич.
«Возможно, Кузьмич, возможно. Теперь дело за полицией. Знаю одно, пока злодей не ответит за смерть этой девочки, не будет нам покоя!».
«Истинно, так!»,– подтвердил Кузьмич, затем, достал из тулупа платок и вытер набежавшую слезу.
«Да ведь что ж деется, Михаил Иванович. Девочка ведь, совсем. Только жизнь начинала. Ладно, я, старый хрыч, потоптал землю. А она? За что?», – тяжело вздохнув, кучер, и ещё раз вытер глаза. «А каково её родителям будет? У меня самого дочь. Нет ничего страшнее на свете, чем потерять ребёнка. Если бы была она жива, вышла бы замуж, родила бы Луке Аверьяновичу и Матрёне внучат, и не прервался бы род. А теперь?».
Михаил молча махнул рукой, смахнул слезу
