На зоне всё чётко, как в заводном механизме: подъём, завтрак, проверка, развод, работа, опять развод, опять проверка, сон и так до бесконечности. Она, предопределённость, в чём-то хороша, ибо ты ни почти за что не отвечаешь. Ну, кроме, беспечного «базара», который в волчьей среде будет стоить продырявленной шкуры.
Однако, человек – не механизм. Многолетний режим постепенно сводит с ума. Везёт тем, кто отсидел три-четыре года. А вот после… Иные кончают самоубийством или помешательством, иных кончают твои собратья по несчастью. Выживают лишь те, кто действительно становится зверем, жестоким и хитрым. Пощады практически ни от кого жди. И то, что случилось с Доктором, не укладывалось в рамки зековской обычности.
***
– Ты уверен, что это тот самый врач? – спросила симпатичная шатенка с причёской каре, сидевшего с мужем в синем «Форд-фокусе».
Бойко задумчиво смотрел на трёхэтажное кирпичное здание, перед которым расстилался пустырь с жалкими кустиками. «Почти ничего не изменилось, хотя минуло ровно тридцать лет», – сделал разочарованный вывод он. Он даже засомневался, здесь ли всё произошло? К великому сожалению, трясина забытья почти поглотила фамилию человека, который спас Вячеслава. Зато в больнице сразу поняли, о ком речь. Врачей хороших много, легендарных – единицы. Одна пожилая медсестра даже помнила Светлану. Но никого практически из старого персонала не осталось.
А память возвращала Бойко вновь и вновь к той поре, когда он покинул проклятую зону. Как ни банально звучит, всё было, как во сне.
…Он вышел тогда, но тяжёлая дверь не сразу захлопнулась сзади – парочка вертухаев ещё наблюдали за ним. Вячеслав – нет, теперь уже не Доктор! – сделал несколько шагов и опустил на землю сидор; в нём лежали книги и несколько общих тетрадок с многолетними записями. Навстречу порывисто кинулась сильно поседевшая мать. Поодаль стояла худенькая сестрёнка, которая уже была девицей на выданье. Они обнялись и пошли, не поворачиваясь назад.
Взяв такси, поехали в плавучую гостиницу на Волге, где мать сняла номер. После гуляли по Камышину. Зайдя в магазин, торговавший известным текстилем, Вячеслав купил матери на заработанные деньги красивый отрез на платье.
Бойко изумлялся разноголосому шуму, множеству народа на улицах, яркой одежде улыбчивых женщин, постоянно разъезжающим вокруг машинам. Он столько невозвратного времени потерял ради чего?! Вячеслав не умел плакать, хотя сейчас он едва сдерживал слёзы. Впрочем, она понемногу начала и радоваться, ибо кончился этот, казалось бы, бесконечный кошмар наяву. Душа оживала.
На следующий день они отплыли на «Комете» в Волгоград. День был солнечный, все втроём сидели на верхней палубе. Болтали обо всём, любовались речными просторами. В какой-то момент Вячеслав сказал:
– А я ведь, мать, даже стихи писал в больнице.
И стал читать о жизни-лошади, в «свече» скинувшей седока, медсёстрах-ангелах, без которых скучна обитель печали, заботливой Светлане, чьи глаза он никак не мог забыть.
Не
