страдаю! Мне больно, что между нами разлад, мне больно оттого, что боль испытываешь ты! Не отворачивайся, Элиса! Я хочу приносить тебе радость, я хочу, чтобы твои прекрасные глаза снова зажглись светом, я хочу, чтобы вновь зазвучал твой веселый смех! Об одном лишь прошу, не отвергай меня!
Элиса молчала. Дарти снова заговорил, слова его текли, ласковые, зовущие, страстные… Они окутывали туманом сочувствия и сострадания, они грели и они обещали. Но главное, что притягивало в этих полных тоски и участия словах, была та искренность, которой они были наполнены, та нежность, что светилась в горящем заботой взгляде, сквозила в каждой нотке молящего голоса. И Элиса больше не отворачивалась. Она смотрела на мужа, и в больших затуманенных глазах ее бился вопрос.
…
А ветер надувает паруса, и шхуна двинется…
Вперед, к далеким странам!
Я плыть хочу!
Не кажется ль вам странным,
Что я спешу,
Что я стремлюсь туда,
Где солнце жарко, и где море сине,
Где пальмы и кораллы, и луга…
Дарти быстро водил пером, слова рвались наружу, они теснились перед его внутренним взором, они укладывались во фразы… Они несли в себе его жажду жизни со всею ее полнотой, его вечное стремление к новым, еще неизведанным ощущениям. Стихи были одним из множества его увлечений, когда на него находило, он забывал обо всем, кроме щемящего чувства тревоги и переполненности, этого стремительного полета мысли и фантазии, которое выливается в пленяющие строки.
Все шло хорошо. Элиса выглядела успокоившейся, она уже оправилась и начала выезжать. Со Стаффи удалось примириться, она простила ему двухнедельное молчание, когда он почти не отлучался от жены. Все складывалось хорошо, и жизнь входила в свою колею.
Дарти отложил перо и перечел наспех набросанные строчки. Он задумчиво потер переносицу. «Вначале, как всегда, выходит несколько небрежно, потом надо будет отлаживать».
Перо снова забегало по бумаге.
Пусть ветер в лицо веет,
Пусть море плещется,
Скрипят над мною реи…
Он воочию видел перед собой рисуемые картины. Распахнутые белоснежные паруса убегают в синеву неба, и море, бескрайнее море расстилается вокруг. Дарти на мостике, и свежий морской бриз холодит его разгоряченное лицо. Волны неспешно проплывают мимо, они катятся туда, за горизонт, где ждут его неведомые опасности и таинственные приключения.
Появление нового лица заставило Дарти отвлечься от заманчивых картин. Он опять находился в собственной комнате и видел перед собой уже не бескрайние морские дали, а своего ближайшего друга Кирсона Стодинга.
Кирсон был старше Дарти почти на четыре года, и это давало ему возможность смотреть на неугомонного приятеля с высоты более взрослого. Обрамленное бакенбардами, вытянутое лицо его напоминало лошадиное, но умный взгляд карих
