style="font-size:15px;"> Постоялый двор помещался в длинном одноэтажном доме, вытянутом вдоль самой широкой из дорог. Несколько комнат с самой простой меблировкой: узкая, продавленная кровать, маленький столик да пара колченогих стульев – вот и все, на что мог рассчитывать постоялец. В обед подавали жидкий суп да некое жаркое неясного происхождения. В другое время можно было испросить чаю, все остальное пропитание постояльцам приходилось изыскивать самим. У хозяев ютившихся рядом со станцией домишек можно было разжиться яйцами и свежим хлебом. Все это вот уже третий день составляло питание Юлиты и ее отца.
Юлита не жаловалась. Отец с детства приучал ее к жизни в спартанских условиях. Он увозил дочь из дома, и той приходилось жить и на постоялых дворах, и в крестьянских избах, и даже просто в лесу в шалаше из веток и сухой травы. Мать пыталась возражать против этих экспедиций, но Хорвин был непреклонен. Он считал, что привычка обходиться лишь самым необходимым закалит его дочь.
Теперь он мог наблюдать результаты своих усилий. Все житейские неудобства девушка принимала с должным небрежением.
Юлита была поглощена одним чувством – она ждала. Ждала своего героя. Она свято верила, что он придет.
Хорвин смотрел на дочь не без гордости. Охваченная разгорающимся пламенем первой любви, Юлита была прекрасна. Отец посвятил ее в свои планы и удовлетворением отметил, что намерения его девушку не испугали. В предстоящем испытании Юлита не увидела для себя ничего нового, зато оно давало возможность проявить себя ее возлюбленному. Она была уверена, что Айтон справится.
Порой, когда Хорвин глядел на свою погруженную в мечты дочку, ему также хотелось, чтобы Айтон Дарагон проявил себя достойно. Пусть он покажет себя с лучшей стороны, пусть докажет, что способен не только брать, но и давать. Но потом Хорвином овладевали сомнения, Он не представлял, чтобы Дарагон мог сделать счастливым кого бы то ни было, кроме себя самого.
…
И вот он явился. Произошло это утром третьего дня. Хорвин с дочерью только что окончили завтрак и вышли прогуляться. Хорвин первым расслышал неясный стук копыт, доносившийся со стороны леса. Поворот дороги скрывал всадника.
Поглощенная наблюдением за большой перламутровой бабочкой, Юлита ничего не замечала, но отец ее насторожился: всадник ехал от Хардона. Стук копыт делался все яснее, и вот между деревьями замелькал синий мундир.
– Юлита, – быстро произнес Хорвин. – Иди в дом.
Юлита уже стояла посреди дороги и смотрела из-под руки на приближающегося конного. Жесткие каштановые кудри, горделивая осанка не оставляли сомнений, кто это.
– Юлита, – повторил отец. – Мы должны объясниться наедине. Ступай.
Привычка к подчинению сделала свое дело. Юлита с сожалением отвернулась и пошла к постоялому двору. Хорвин прикрыл за ней калитку и встал рядом. Всадник уже спешился и теперь неспешно подходил, держа лошадь
