суставы зашлись от щекочущей истомы. Старуха часто задышала, скрипя и сипя нездоровыми мехами.
– Скудель! Кудель! Пряха! Прах! – вырывалось, то вместе с горячечным выдохом, то протискиваясь между стиснутых зубов, создавая сиюминутную гармонию видения и логики.
– Ткут! Прах! Ткут! Прах! – рычала она в полусознании, когда ей пригрезились полдюжины женских рук, чертящих знаки между звездами, знаки, наполненные сейчас тонкими смыслами, такими тонкими, что ради них стоило бы остановить Землю, дабы им вняли ангелы и Бог.
Но только нет Бога – есть бледный зверь, мраморный как крест, с позолотой знаков на шее, и он идет вслед за ней, помогая ей повторять:
– Тут-Ткут-Прах! Тут-Ткут-Прах!
Легкие вдыхали тяжелый воздух, ум захлебывался от истории крови.
Старую женщину на мгновение, растянувшееся внутри себя на целую вечность, захлестнуло волнами новых видений.
Невидимые тексты горя и страхов, отчаяния и страхов, злобы и страхов – бесконечно распускающаяся роза, заманивающая в свое нутро, роза дурного алого цвета, роза почерневшей крови – она впитала в себя женщину, опутала лезвиями букв, электричеством растянутых в нити слов, опутала страшными свитками, полных текстов гнилого лимонного колера.
Тексты проносились и проносились, выложив перед ведьмой жизнь обладательницы крови, и тут же растворялись в черных водах Леты, и она, хоть и не стремилась ничего узнать – совершенно незачем, – но, поневоле, прониклась некоторыми деталями жизни умершей.
– Сестра! – неконтролируемым, дрожащим голосом выдохнула ведьма, сама не зная, почему, слишком погруженная в состояние глубокого кайфа. А через несколько секунд стала приходить в себя: судорога, сводившая мышцы спины, ослабла, мерцающие зрачки выползли из-под верхних век. Гудящий колоколом на несколько секунд сдавило обруч вокруг затылка и висков, женщина зажмурилась, выдавив влагу из слезников, замерла.
Выдохнула. Еще раз, и еще. По телу прошла череда мелкой дрожи. Старуха выдыхала, как когда-то, после единственного в жизни, давно забытого оргазма. Не открывая глаз, вспомнила о произнесенном только что слове. Но поток видений ушел, цельность их восприятия сошла на нет, и то, что она видела и понимала секунды назад, выветрило начисто.
Осталось только слово. Она приняла сидячее положение, просидела еще с минуту, чтобы не свалиться от головокружения. Очухавшись, вспомнила, что теряет драгоценное время.
«У тебя важный день, Лиса, ты сегодня, похоже, таки, сменишь хозяина!» – и тут же зашлась в истеричном смехе, быстро переросшем в гогот ополоумевшей. Смеялась не от того, что что-то показалось смешным, скорее – из-за остаточного эффекта того что дало «обоняние» крови. А потом нашла и смешное, и уже хохотала от того, что все так странно и страшно, что ничего из предстоящего ей не по силам, от того, что как дура повелась на обещания
