Ее всегда грызли сомнения. Треклятая жизнь всегда учила одной и тому же – верить некому вообще. Возможно, это единственное, что еще могло бы по-настоящему угнетать, не разучись она рефлексировать. Зато неуверенность эта порождала отчаянную злобу, а та, в свою очередь, придавала сил.
Рваные облачка трупиками тащило по звёздному небу. А они не противились.
«А хера кобениться, если…»
…если ты никто, и нет у тебя никого? Ни матери, ни отца, ни друзей. Ни детей. Ни будущего, ни даже прошлого. Если ты – никто, и это – твое единственное настоящее имя. Зло щурясь, спрятала склянку, в тысячный раз поежилась, ища удобную позу.
«Ни отца, – беззвучно напевала она некоторое время мантру, – ни друзей. Ни сына. Ни отца, ни сына…» – массируя ноющие коленные чашечки, потом кисти, и снова колени.
Как жить, когда твоя кровь цвета розового заката? Глубоко вдохнула еще достаточно жаркий воздух.
Ветер легкими порывами застенчиво прервал песню цикад.
Дунул, стих.
Снова дунул, снова стих.
На несколько мгновений наступила полная тишина, нарушаемая, разве скрипом сухих легких. Неприятная тишина.
«Я не одна?»
«Я не одна!»
Сделавшись слухом, улавливая даже скрип вращения земли, она услышала еле различимое дыхание.
«Что за?..»
Раздался кашель. Старуха вздрогнула.
– И сказал Создатель: «Да рассыплются светила многие во тьме, и да светит огнь в светилах долго!» – слова прозвучали слишком близко. Опасно близко.
Старуха не ожидала такого поворота. Мужской голос. Вернее – шипение. Вязкое, томящее. И как же дурно стало от него – она и не помнила, когда вот так было не по себе! Чувство бесконечной обреченности. Бесконечно, свихнуться, какой бесконечно безнадежной потерянности.
«Ты, ублюдина, из каких глубин выползло?» – скривилась она. Никак он не тянул на посланца Ламашту. Перед глазами опять встало недавнее видение Вседержителя, и страх скрутил пустые кишки.
«Что, если это…»
– Между прочим, так и сказал! И ведь звезды действительно красивы в эту ночь? – ядовито продолжил шипеть неизвестный, вызвав почти паническую, самую тоскливую тоску, – Из всех красот мира эта – древнейшая.
Старуха не понимала, как реагировать. Лишь старательно вслушивалась в звуковую картину. А вырисовывалось странное. Голос шел снизу, словно некто, как и она, лежал на земле. Или полз, но остановился.
Зачем полз? Или – почему лежал? Гостиница тут, что ли?
«Что если это ОН?!» – она не хотела даже думать об этом, еле гасила истерику. Ее разбирало желание вцепиться бы в его поганый рот, разорвать – по горизонтали, по вертикали! Чтоб не… Что б… Чтобы заткнулся, змеюка такая!
«Змей? – осенила ее догадка, – Змей! Значит, все-таки… от Ламашту?.. Но почему вот так, как какой-то клоун?»
Однако
