время молчал, борясь с искушением сообщить учительскому племяннику, что вакансии нет ни в одной из рот и не предвидится в ближайшее время, а, следовательно, парню желательно как можно скорее убраться восвояси.
А потом взялся за перо и быстро написал следующее: «Любезный де Бемо, прошу оказать подателю сего письма всяческое содействие во всём, что касается зачисления на должность кадета в роте мушкетёров его величества. Д’Артаньян».
– Вот, – по-прежнему избегая смотреть в глаза, протянул гостю сложенный лист. – Отправляйтесь обратно в казарму… полагаю, вы найдёте дорогу? Отыщите там подпоручика де Бемо. Он всё устроит.
– Спасибо… – д’Эстурвиль переводил растерянный взгляд с записки на гасконца, а Шарль поднялся, давая понять, что разговор окончен:
– Ступайте. И постарайтесь оправдать надежды своего дяди.
Возможно, молодой человек хотел спросить ещё о чём-то, но потом передумал.
– Благодарю, – уронил скупое и направился к двери.
…
Шарль даже не шелохнулся.
Жак д’Эстурвиль уже давно ушёл, а он всё продолжал сидеть, уставившись невидящим взглядом в письмо своего учителя, что по-прежнему лежало перед ним.
И даже не мог понять, что чувствует.
Удивление, обиду или боль, от которой по щекам ползли непрошеные слёзы… или все эти чувства, вместе взятые.
А может, ещё чувство искреннего восхищения изобретательностью Господа Бога, разыгравшего с ним такую бесподобную шутку. Такую изощрённую пытку… и по сравнению с ней боль в обломанных до крови ногтях – просто пустяк.
Пришла тётушка Мари. Долго что-то спрашивала. Кажется, о том, куда принести завтрак. Пусть с третьего или пятого раза, но Шарль всё же ответил. Кажется, чтоб поставила у него в спальне.
Затем он поднялся наверх. Не для того, чтоб поесть, а чтоб собраться на службу. Потому что сегодня герцог Бэкингем, если Шарль ничего напутал, конечно, отъезжал, наконец, в свой Лондон. А это значило, что лейтенант королевских мушкетёров, согласно своим обязанностям, должен был лично проводить карету первого министра за городские ворота.
О том, что в казарме он может столкнуться с племянником своего учителя… что теперь это будет происходить ежедневно… более того, что с сегодняшнего дня он обрёл протеже, за которого отвечает, но которого предпочёл бы больше не видеть вообще, гасконец старался не думать.
Он даже дышать старался не слишком глубоко, потому что в области сердца тяжело ворочалась такая горячая боль, что просто темнело в глазах.
Наконец, лейтенант собрался. И даже вроде бы успокоился. Даже глаза не выглядели такими красными, а лицо, наоборот – до невозможного белым.
Однако затем Шарль снова вспомнил, как удивлённо смотрели глаза приезжего парня – такие знакомые, в окружении таких же знакомых золотистых ресниц, – а следом наткнулся взглядом на поднос с едой и не выдержал.
Видимо, он всё-таки переоценил свои силы –
