к дому, я обнаружила, что потеряла там босоножку. На следующий день он поехал искать её и нашёл. В своём возрасте. Польский дипломат и немецкий химик. Израильский Национальный герой.
У поколения Второй мировой войны была своя тайна, и носил эту тайну Арсений Тарковский.
(3)
Тайна была – всяких военных разработок ВНИИ НП. Втихомолку институт этот звали институтом Научных Пауков. Что-то они там типа нефтяной паутины делали, каких-то страшных существ или вещества. Вот и пользовались покровительством верхов, точнее, их не тронули. Вот и тронулась бабка, когда я уже родилась. А в разгаре своей карьеры… эта крыса, эта бешеная Марина Цветаева периодически ездила в Израиль. Во время Шестидневной войны она там застряла.
На неделю. Натан подарил ей военную, на иврите, записную книжку. А она там записывала стихи. Свои и чужие. Арсения Тарковского.
Город Лидий когда-то
В Малой Азии был…
Спустя время за какие-то замашки бабка провела неделю в Белых Столбах. Вернувшись, сказала маме только: «Ой-вав-ой». На иврите. Так сказала, что больше никогда не была в психушке.
Психушка была на дому.
Мне об этом никогда не говорили, это уже мои раскопки. В меня никогда не верили. (На определённом, очень раннем этапе меня перестала интересовать вера в меня.) Но факт остаётся фактом.
«ИнтерЛингваПресс». Литстудия «РАдар». Книга «Рим на Земле».
На тумбочке Георгия стоит статуэтка женщины-ангелицы, подарок Кошации. Георгий спит, я пишу. Мы пили пино-нуар. В итоге у нас квартирант. Митя, т. е. вообще-то он Меир. Он зарабатывает девять тысяч шекелей и всё спускает на героин. Он всё время на работе, и его как бы нету, но счета платить будет легче. Вещей – одна спортивная сумка. Маленький, тихий, юморной, язвительный и обидчивый. Жалко, пусть хоть ест домашнее варево.
Исчезла Наташка Гольдберг, не дозвониться – надо ехать в Гиват-Ольгу.
А завтра – послать книгу с опубликованным посвящением колдуну Рустаму Юнусову.
(4)
Опережая на три года
Всех неформалов ВПШ,
Одну трагедию народа
Постигла юная душа.
В среде израильского русского общества с высшим образованием через пятнадцать лет алии-репатриации, а попросту говоря, эмигрантской волны, только начинают вспоминать о разновидностях своего высшего образования. И два высших моего мужа – инженерное и юридическое – становятся как-никак показателями. Статусом.
А то было – массовая истеро-депрессия. Теперь я – мусорщик. Теперь я – чебурашка. Ну, так и умрёшь мусорщиком. Или посудомоем (-кой). Мечтая о заводе, лучше электронном. Парикмахерской. А гараж – предел мечтаний. Сама – косметичка.
Правда, кормят косметические фирмы, не что-то другое.
А Георгий рассказывает мне
