был офицером и их семью мотало по всему Союзу – от Владимирского лагеря на Псковщине до Харанора и Даурии на границе с Монголией и Китаем. А потом, когда бабушка уже сама стала жить вместе с ними, Андрей еще мальчишкой любил по утрам садиться вместе с бабушкой на кухне и пить этот горячий, ароматный напиток. Бабушка пила чай исключительно из небольшого граненого стакана на зеленом блюдечке вприкуску с мелко наколотыми кусочками сахара. Это было не просто чаепитие, это был настоящий ритуал приобщения к живительной, священной жидкости темно-янтарного цвета, источающей удивительный аромат и тонкие струйки пара, клубящиеся над стаканом.
Конечно, здесь, в чайхане, чай был совсем другой. Тоже черный, тоже горячий, но не тот, не бабушкин. Но Андрей все равно с большим удовольствием выпил две чашки, отведав при этом несколько ломтиков тающих во рту засахаренных фруктов.
– Исмат, попил чаю? – спросил Абдуллоджон. – Иди к машине. Мы сейчас заканчиваем и скоро выйдем. – И уже обращаясь к Орлову, сказал: – Ну что, Андрей Петрович, понравились вам таджикские национальные кушанья?
– Спасибо, Абдуллоджон! Это было замечательно! Теперь я, по крайней мере, знаю, что такое таджикская кухня!
– Ну, это еще не все! Мы попробовали только самую малость! А есть ведь еще угро, лагман, мастоба…
– Абдуллоджон, я думаю, это все мы отведаем в следующий раз.
– Хорошо, Андрей! Поехали?
– Поехали!
26 февраля 1990 года, день.
Таджикистан. Душанбе
Валера Богомолов никак не мог попасть ключом зажигания в щель замка. Руки его дрожали, а от выпитой водки в голове стоял какой-то гул. Он потер виски руками, но гул не ослабевал, а наоборот, усиливался, как будто его голову кто-то сжимал обручем и теперь затягивал его, с удовольствием наблюдая за мучениями своей жертвы. Наконец он попал ключом в злополучную щель, мотор взревел, и мощный КамАЗ стал выезжать со двора автобазы. Валера посмотрел на часы – было около двух. «Через сорок минут я буду уже там», – обреченно подумал он и сильно сжал баранку. Ему хотелось оказаться сейчас далеко отсюда, там, где его никто не мог найти, где никто не мог унижать его и помыкать им, где его никто бы не знал и поэтому не мог сделать с ним то, что сделали «они».
За окном мелькали серые корпуса цементно-шиферного комбината, канатная дорога с вагонетками, по которой сырье доставляется из карьера, какие-то склады, сараи…
«Я должен убить», – стучало в мозгу у Валеры. То, что он должен был сделать в ближайший час, ему казалось совершенно нереальным. Последние полгода вообще превратились для него в сплошную муку, когда он вынужден был по первой же сказанной сквозь зубы фразе Сафара бросать все и ехать туда, куда ему скажут, везти каких-то людей, перевозить с одного места на другое какие-то мешки или ящики. И постоянно оправдываться перед начальником колонны, рискуя быть уволенным за прогулы и нарушение производственной дисциплины.
Волошин, начальник колонны,
