закроются тяжелые двери, погаснет свет, и они уйдут в глубокий анабиоз до лучших времён, если таковые вообще настанут.
Туристы всё ещё будут приезжать в город, но мало кто из них поведётся на обаяние белых ночей и решит остаться. Коренные петербуржцы будут иногда отлавливать на улицах загорелых приезжих из Екатеринбурга и спрашивать:
– Ну, как вам у нас?
– Очень нравится! Такой город красивый! Погода вот только не очень.
– А вы к нам переезжайте, – будут предлагать петербуржцы. – У нас места много! Город большой! А погода – ну что погода. Привыкаешь со временем.
– Нет, спасибо! – рассмеются в ответ загорелые екатеринбуржцы. – Мы уж лучше у себя на Урале.
Потом станет ещё холоднее, и с севера придут сумрачные скандинавы. Они приедут на «Теслах» и внедорожных велосипедах с широкими шинами и попросятся в Петербург, потому что после ослабевания Гольфстрима их страны превратились в непригодные для жизни заснеженные равнины, где стоят промёрзшие насквозь аккуратные домики да заиндевевшие покосившиеся ветряки. И, конечно, Петербург их примет – люди они хорошие, работящие, к непогоде привыкшие. Пускай забирают себе обезлюдевший Приморский район и пустую и мёртвую башню «Газпрома», где на самом верхнем этаже живёт одна только сошедшая с ума бывшая топ-менеджер, которая без конца проводит совещания и планёрки для своих тридцати кошек.
Так пройдёт еще несколько лет, и одной тёмной ночью, когда ледяные ладони, как ореховую скорлупку, раздавят Часовню Тишины в Хельсинки, к Петербургу придут на лыжах последние финны. Никакой границы между Россией и северными странами к тому времени уже не будет, но на подходе к городу останется символический пост-избушка, где поселится Иван Верещагин – самопровозглашённый Последний Пограничник Севера. В тулупе поверх куртки Columbia и с охотничьим карабином на плече он выйдет навстречу финнам.
– Куда вы теперь, Юсси? – спросит он главного финна в шапке с Муми-троллем.
– На юг, – ответит тот. – В Бангкок. Пойдёшь с нами, Иван?
– Не могу, – скажет Верещагин. – Служба!
Тогда финны молча оставят у его избушки связку мороженого лосося, свёрток с вяленой олениной и килограмм лакричных конфет и скользнут белыми тенями в сумрак вечной зимы, чтобы продолжить свой поход к тёплым берегам далёкого Таиланда. А Верещагин помашет им вслед рукой и вернётся в избу медитировать на горящую свечу и портрет Льва Толстого.
А ещё через несколько лет в Петербурге не останется никого. Он застынет в морозном плену, и никто уже не закажет коктейль «Боярский», не нарисует на стене логотип футбольного клуба «Зенит» и не купит уличную шаверму. Замёрзнет Нева, снега занесут проспекты и улицы, обвалятся разводные мосты.
И только перед полуразвалившимся Зимним дворцом можно будет заметить какое-то движение: это огромный мамонт чешет спину об Александрийскую колонну, цепляет хоботом обломки императорской мебели
