когда Макаровна с мужем только переезжали сюда. За это время и лифт поменяли и плитку переложили, а кнопка осталась всё та же.
Звякнул колокольчик. Скрипнули, разъезжаясь дверцы, обдавая коридор характерным кислым запахом. Макаровна даже не поморщилась, заходя внутрь. Привыкла за столько-то лет. Уж скорее её бы насторожило цветочное благоухание, чем наваленная в углу кучка.
Пока лифт поднимался, она с интересом просмотрела обновление похабных заметок на стенах. Кто-то ругал Машу с третьего. Козлом обзывали Мишу – её соседа. Призывали открыть сердце ЛГБТ – что бы это значило? И привычно крыли матом российскую власть.
Старушка читала, стараясь не заглядывать в маленькое, с ладонь, треснувшее зеркальце, встроенное в панель. Слишком хорошо знала, что там увидит. Сухие морщины, серую кожу, лицо с отпечатком наступившей старости. Уж сколько раз она пыталась отковырять от стены этот несчастный кусок стекляшки. Треснуло, но хоть бы хны, висит и посмеивается.
Анастасия Макаровна вышла на пятом. Там, в коридоре, её уже ждала подруга – неунывающая Зоя Фёдоровна, вечная попрыгунья. Только месяц как потеряла мужа, а в глазу уже ни слезинки.
– Здравствуй, вдовушка, – махнула рукой Макаровна, подходя ближе. – По какому срочному делу вызвала?
– По важному, как же иначе. Ты-ж меня знаешь! Стала бы тебя из-за ерунды с первого этажа дёргать? Хоть раз такое бывало, а, Настёна? – с хитрецой спросила Зоя Фёдоровна, по давней своей привычке поглаживая белую косу. Она у неё была до пояса, толщиной с запястье. Настоящая седая гордость. Где это видано, чтобы у старухи-развалюхи да такая коса!? Макаровна этой придури не понимала. Всё равно что таскать на себе сноп сена, который когда-то был живой травой. Но всё же, нет-нет, да и просыпалась в сердце зависть к роскошным волосам подруги, особенно когда Макаровна невзначай проводила рукой по своим жиденьким крашеным сосулькам.
– Ладно, душу-то не томи. Что у тебя стряслось?
– А-то стряслось, что мой любимый покойный супруг, черти бы его подрали, перепрятал куда-то свою заначку! – Зоя упёрла руки в худые боки, показывая всю степень своего негодования. В тесном коридоре её голос звучал гулко и внушительно. – Я-то вконец зрение посадила с этим проклятым телевизором! То “Битва экстрасенсов”, то “Великолепный век”, не оторваться. Как говорится, пожинайте плоды! Целую неделю копалась, искала. Зыркаю, зыркаю, а заначки не видать! Думаю, дай, Настёну вызвоню, чтоб подсобила, а найденное с ней и поделю! Всё равно скоро помирать, а так хоть гульнем напоследок? Что скажешь, Макаровна?
– Тут и спорить не о чем – все помрём. Помочь – помогу, но ни рубля не возьму. Знала ведь, что так скажу?
– Потому и позвала! – захихикала Зоя.
– Вот же хитрожопая, нашла-таки бесплатную рабочую силу, – беззлобно пожурила ее Макаровна и толкнула дверь в квартиру любимой и единственной оставшейся на этом свете подруги.
***
Квартирка у Зои была маленькая, но светлая и не пыльная, чему Макаровна люто завидовала. Ей, как обладательнице перво-этажной однушки, повезло в разы меньше. И пыль с дороги летела, точно намагниченная, и солнце в окна редко заглядывало. Именно с последним обстоятельством связывала Макаровна энергичность и непоседливость подруги. “Я бы тоже как овца скакала, если бы солнышко почаще видела”, – думала она, глядя как Зоя проворно отворачивает паласы и шурует в шкафах. Они уже как битых два часа шныряли по углам и потрошили ящики, но злополучная заначка и не думала находиться.
– Ух, даже мертвый пакостить не перестанет, – ругалась Зоя, заглядывая за холодильник. – Все беды от мужиков! Бьёшься-бьёшься, а они, чуть дело худо – в гроб. И спрашивается, чего лямку тянул, житья мне не давал! – Она замолчала и вдруг всхлипнула, да так несчастно и жалостливо, что Макаровна отвернулась, делая вид, что проверяет нет ли заначки за батареей, хотя уже трижды туда заглядывала. – Ну, а ты по своему скучаешь? – спустя паузу, глухо спросила Зоя.
– По которому? – поскучневшим голосом переспросила Макаровна.
– Ну, по Олегу. Сколько лет прошло?
– Пять.
– Скучаешь?
– И не собиралась! – резко ответила она. – Чего об этой вшивой нелюди думать! Ожил бы – задушила собственными руками!
Зоя понимающе покачала головой:
– Изменил, да? Ты же никогда не рассказывала, что случилось… За что его так?
– Помнила бы – рассказала, – отрезала Макаровна. Сердце у неё щемило, но показывать свои чувства она не собиралась. Пощемит, да пройдёт. – Твой хоть заначку тебе оставил. А мой обормот только кота драного! Вот и всё наследство.
Встречаясь с Зоей, они частенько костерили мужей почём зря, не думая, как это дурно и невежливо по отношению к умершим. Всё равно, что сплетничать
