право-охранительная. Охраняет право, понимаешь?
– Да уж что здесь непонятного. Это ведь не бином Ньютона. Дядьки с резиновыми палками, которые ничего больше не умеют, следят за тем, чтобы никто не высовывался. Тех, кто высовывается, бьют, – раз начав иронизировать, Вадим явно не собирался останавливаться.
– Откуда ты это взял? – Лешка вскипел быстро, потому что этот разговор был далеко не первым, и он знал, что переубедить отца не получится. – Там нормальные люди работают, как ты и я.
– Как я? – Вадим пытался прикрыть откровенную злость улыбкой, поэтому гримаса получалась жутковатая. – Ну, спасибо, сын.
Надя попыталась вмешаться:
– Ребята, ешьте, а? Остывает же.
Лешка сбавил темп:
– Я просто хочу сказать, что в полиции работают нормальные, порядочные люди. И работа у них не из приятных. Но они ее делают, потому что должны.
– Возможно, они должны. Я о них ничего не знаю, – парировал Вадим. – Но при чем здесь ты, скажи на милость? Внук прославленного художника. Картины деда в Третьяковке висят. Сын художника. Ты все детство рисовал, и как рисовал! Ну как так, Алексей?
– Ну как так! Да вот так. Какой от твоего искусства прок? Оно делает мир лучше?
– О господи, каждый день одно и то же… и когда вам только надоест, – пробормотала Надя и попробовала сменить тему: – Котлеты совсем не удались, раз не могут вас отвлечь от дискуссии?
– Котлеты просто супер, дорогая, – дежурная похвала мужа вынесла Надю за воображаемую черту, внутри которой разворачивались боевые действия. – Да, искусство делает мир лучше! И я могу понять, почему в милицию идут те, у кого нет образования, эрудиции, внятной семейной истории, но у тебя же совсем иная ситуация!
– Да, конечно. У меня она совсем другая. Мне с детства выносили мозг этими кисточками, красками, колоритом и этюдами, – внук художника и сын художника говорил об искусстве без того почтения, которого от него ждали. – Я в художку восемь лет ходил, как на каторгу. Бархатные штанишки, кофточки с жабо, бабушкины восторги – а я хочу сам жить, сам, понимаешь? Хочу жить так, как я решил! Мне нужно, чтобы мир был лучше – и не где-то там, а здесь, на нашей улице, в нашем доме. Чтобы в нем было меньше нечисти, чтобы матери было, наконец, на кого опереться.
Лешка осекся, увидев, как отец вздрогнул и побледнел, стиснув вилку.
– И вообще, ну чего мы спорим? – сказал он уже тише. – Я же сказал, что буду адвокатом. В полиции не останусь. Просто чтобы быть хорошим адвокатом, надо поработать на земле. Это так называется – на земле. Когда видишь все изнутри и проходишь все этапы.
– Леш, возьми еще котлетку, – вмешалась Надя. – А чем ты сам там занят? Ты ведь не ловишь преступников? Наверно, помогаешь кому-то, да?
– Ну, в основном я, конечно, бумажки там ношу. Но и наблюдаю, как работают. Как опрашивают, например, – переключившись на приятную для себя тему, Лешка мгновенно расслабился. – Руководитель
