утро. А перед этим принять пополнение, что несказанно обрадовало Владимира, так как в последних боях батальон понес значительные потери, которые нужно было срочно восполнить. Иначе об успешной атаке не могло быть и речи.
Владимир вызвал Удальцова и распорядился ночью выслать разведчиков к вражеским позициям, установить расположение пулеметных точек, а также попробовать отыскать проход в болотах. Его не оставляла мысль зайти немцам во фланг и внезапным ударом выбить их из этих свеженьких окопов. Это помогло бы избежать лишних жертв при проведении атаки в лоб. Также приказал собрать команду из обозников и захоронить всех своих солдат, погибших за взятую высотку, устроив для них одну большую братскую могилу прямо на вершине. Пусть в этой могиле лежат вместе и солдаты, и офицеры, а сверху поставить большой деревянный православный крест. Немцев же закопать отдельно, и креста им не ставить, пусть так и догнивают в чужой для них земле, на которую пришли захватчиками.
Ближе к вечеру Владимир отправился в тыл, чтобы принять пополнение. Обычно пополнение передавали километрах в трех от передовой. На этом настоял Владимир, он хотел сам посмотреть на тех, с кем ему придется воевать, на свежие боевые единицы, большая часть из которых погибнет в первом же бою. Остальные во втором или третьем. Но зато из тех, кто смог продержаться неделю и более в условиях непрерывных боев, шло формирование самого костяка батальона. Это был тот костяк, на который всегда можно было положиться, костяк, состоящий из солдат с обостренным инстинктом самосохранения, сумевших перебороть жуткий страх первых атак, совершивших первое убийство врага и научившихся не просто убивать противника, но видеть и слышать то, что творится вокруг. Дальше таким было легче. Убийство уже не казалось им каким-то сложным, непреодолимым действием, противоречивым божьей заповеди «не убий». Оно расценивалось всего лишь как суровая работа и воспринималось естественным принципом: если не ты, то тебя. Люди учились выживать, шел естественный отбор. Выживали не самые удачливые или умные, выживали те, кто смог быстрее всех приспособиться, принять и впитать всю незримую философию войны.
Пополнение было выстроено в шеренгу по два. Всего было около двухсот человек, хорошая добавка поредевшему батальону. Владимир молча шел вдоль строя, всматриваясь в лица этих людей, для которых становился роднее матери с отцом, в лица крестьян, ремесленников, рабочих, которых война вырвала из привычного уклада жизни, заставила надеть форму и отправиться на смерть, обрекая свои семьи на мучительно тяжелое одинокое существование. Люди стояли, тревожно вслушиваясь в близкое дыхание фронта, жившего своей жизнью. Вдруг он увидел чудо. Чудо стояло, переминаясь с ноги на ногу.
– Твою ж мать! – выругался в сердцах Владимир.
Пожалуй, это был самый нелепый солдат всего Западного фронта, да и, наверное, всей российской армии. Маленький, про таких обычно говорят «метр с кепкой», сутулый,
