быват, в потемках, перебравши немного… Вчера, например… – прозвучал тонкий намек. – А чё до сынка, мне он не докладывает, где шастат. Взросел ужо, ума б еще набраться. Как откинулся с зоны месяца три назад, всего раз здесь побывал. И опять в город. Дружков у него, видать, там много. Да и ты мне баки не заливай. Чё я за отец, когда родного сына задарма сдаю?..
– Ну, Петр Евсеич, так совсем не пойдет, – обиделся я в очередной раз. – Я к тебе и сынку твоему со всей душой, а ты меня за редиску держишь… Самогон у вас здесь где продается? Гляжу, болеешь ты шибко…
Все происходит как по взмаху волшебной палочки. Минут через пятнадцать действие разворачивается уже в его темной неубранной избе, где каждый угол пропах самосадом, мужским потом, мышами и мочой. В качестве гвоздя программы – бутыль с чем-то мутно-зеленым и для внутреннего употребления непригодным. Гостеприимный хозяин, давясь, вломил в себя содержимое граненого стакана, закусил долькой чеснока и бросился облегчать отравленный желудок в открытое окно. Лишь с третьей попытки ему удалось удержать в себе заветные двести грамм. Этого ему оказалось достаточно, чтобы побороть похмелье и сделаться мертвецки пьяным.
– Б…и! – зарычал он, шарахнув кулаком по столу. – Все бабы – б… Возьми мою, коли хошь… Чё ей здесь не жилось?! Нет, попутал ее черт в актрисы лезть, спать с каждым встречным! Ну и чё?! Прирезали стерву! Где она и где я, спросишь?! А вот он, вот он я! – И, воспарив над столом, Петр Евсеич треснул себя кулаком в грудь. – А соседских возьми, ну, Зойку, к которой щас стучался. Училка хренова, откуда она здесь объявилась? Из города! Наблудила, приехала с брюхом, а мужа – ищи-свищи! Развращает город, все в нем – б… Моего Сашку воспитывать взялась, наша-то мамка уже окочурилась. А потом и Леночку свою, тоже б…
Возникшая пауза уходит на новое наполнение стаканов. По избе разливается ядовитый запах сивухи. Воспользовавшись моментом, когда хозяин, снося все на своем пути, вновь ринулся к окну, я без сожалений отправил свою порцию под стол.
– Так эта Зойка – б… – донеслось до меня сквозь надрывный рвотный кашель и чих. – На моего олуха бочку катила, будто таскал он ейну дочку на сеновал, а там по полной программе… Брехня, да и только! Сама, шалава малолетняя, кого хошь могла… Помню, как ее городские по очереди… На тачках приехали, с вином, с водкой, шашлыки на природе пожрать. Мне еще стаканчик налили… А мой охламон за нее и вступился. Пырнули его ножом в брюхо, да, видать, мало. Как отлежался, так похватали они с Ленкой манатки и в город съехали. В институт, дескать, поступать, а на самом деле – развратничать. Б… – они б… и есть!
Его лицо под всклокоченной белой бородой пылало, как очаг в каморке у старого Карло. Почему у Карло? От адского пойла, вони и воплей хозяина меня начало штормить. Старый Карло тоже был отцом, выстругавшим своего Буратино. Уголовника Сашку в свое время тоже выстругали. И очень легко бросили.
После третьего возлияния гневная отцовская тирада достигает своего апогея.
– Дурак твой дружок, нелюдь и нехристь, так ему и передай! Никто из нашего рода, из Солонковых, зэком не был. Мой отец землю пахал, его
