тетя Аня вошла в комнату, склонилась над черной шкатулкой.
Маринка, бросая быстрые взгляды на подругу своей покойной мамы, ожидала ее резюме по поводу случившегося.
Тетя Аня обернулась к ней.
– Маришечка, зайчик, ты знаешь, выяснилось, что украшения взяла Катя… – Было заметно, что тете Ане крайне трудно находить правильные, подходящие к случаю слова. – Она не призналась, но в ее сумке нашлось все, что у меня пропало. Зайчик, давай ты постараешься найти себе других подруг? Мы пока не будем звать в гости этих девочек.
– Обеих?
Маринке хотелось убедиться, что она отделалась сразу от обеих любительниц теть-Аниных тортов, но добрейшая тетя Аня поняла ее по-своему. Виновато подняв брови, она объяснила:
– Понимаешь, зайка, одна девочка взяла украшения, а другая даже не попыталась ее остановить. Это как-то не очень хорошо выглядит.
Вспомнив, что отлучение от дома лучших подруг должно было бы как-то ее огорчить, Маринка всхлипнула. Тетя Аня тут же бросилась к ней, обняла, прижав Маринкин нос к своей худой ключице, и расплакалась.
Маринка с благодарностью обняла ее, пообещав про себя, что больше никогда не соврет тете Ане.
Из троицы мальчишек Маринке больше всех нравился Борис. В ее жизни наступало Борькино десятилетие, по-своему тоже очень хорошее: тревожные годы пубертата, нежная юность – безмятежность, тоска и счастье в одной икебане.
Маринка совершенно сознательно выбрала именно его. В здоровяке Борьке жила какая-то душевность, которую он вовсе не стеснялся показать другим, она была частью его силы, вектором его движения. Он с удовольствием играл с младшими пацанятами, снимал испуганных котят с березы, вступался за слабых и маленьких. Он постоянно мучился вопросом: как поступить справедливо? Правильно ли вступаться за девочку, если мальчишка стукнул ее по кум-полу за высказывание в свой адрес: «Ты – пидарас!»? И на чью сторону стать в дворовом конфликте – на сторону бабуси, поливающей грязной руганью девчонок в юбках, едва прикрывающих трусы, или на сторону девчонок, огрызавшихся с хамством рыночных торговок? Вариант «сохранять нейтралитет» не рассматривался Борькой в принципе.
Маринка, которая плохо воспринимала абстрактные понятия, особенно если они ее не касались, за Борькиными душевными метаниями наблюдала свысока, но немного все же им гордилась.
Гораздо больше она ценила в нем другое. В отличие от остальных друзей, даже от девочек, только Борька не стеснялся разговаривать с Мариной о ее родителях, о ее горе. У него это выходило очень естественно, он не провоцировал слезы, но и слезы его не смущали. А ей по-прежнему бывало не по себе, она часто шмыгала носом из-за ничтожных обид, расстраивалась по пустякам.
В это десятилетие в ней и появилась та цепляющая нервность, которая одних раздражала, а других – трогала. С годами Маринка научится пользоваться этой своей чертой, наподобие того, как опытные
