с указкой, направленной на портрет Ленина, у стремянки, стоящей в дверях с рабочими, развешивающими кумачовые ленты и у горы кубиков.
Куклы, которых мы наряжали вместе, перестали вызывать у меня чувство отвращения, порою мне их становилось так же жалко, как и себя.
Набивая химическим карандашом им татуировки, мы делились друг с другом своими впечатлениями о жизни. Иногда, я ей врал, но лишь для того, чтобы она, хоть иллюзорно, но всё же гордилась мной.
Например, я ей с три короба нагородил о том, как мы с папой ездили 7 Ноября на Красную Площадь смотреть военный парад.
Я, захлёбываясь в эмоциях, в лицах экранизировал перед ней историю о том, как я, стоя в первых рядах привилегированной публики, так громко кричал «Ура!» и так энергично махал трибунам шарами, что моего папу обыскали люди в штатском и попросили снять меня с плеч.
Я уверял её, что видел «живые» танки, а не фальшивые, по телевизору.
Она делала круглые глаза и, дабы не обидеть меня, изумлялась с оттенком мнимой зависти:
– Правда???
– Правда, Светка, правда! – отвечал я ей и думал: «Какая же молодец, все-таки, Светка. Наверняка, ей эти танки по фиг, но она, глядя в мои, искрящиеся от восторга глаза, не хотела расстроить меня равнодушием и подыгрывала мне, прекрасно зная о том, что это моё мимолётное увлечение скоро пройдёт».
И тогда я, окрыленный её интуицией, со всей к ней признательностью, убеждал её:
– Светка! Светка! Софи Лорен – уродина по сравнению с тобой!
И потом, чтобы доставить ей полное удовольствие, я сам, по собственной инициативе, заводил дискуссию о косметике, моде и о том, что, хотя чулки в сеточку пользуются сейчас у женщин такой популярностью, будущее – за однотонными коричневыми колготками.
Играя в дочки – матери с её одинокими подружками (втайне, наверняка, завидовавшими ей, может быть не тем, что у Светки есть я, а вообще, что у неё есть верный парень), я, естественно, был папой, моя жена Светлана – мамой, а её старые девы-подружки были нашими нерадивыми завистливыми дочерьми.
Иногда в наших играх появлялись либо незаконнорожденные, либо блудные сыновья.
Это были либо пираты, которых мужское население нашего детского приёмника нелегально выбрасывало за борт лихих разбойничьих каравелл, либо партизаны и солдаты, по объективным причинам с пламенем вылетавшие из огня ожесточённых перестрелок классических сражений масштабного театра боевых действий.
Им ничего не оставалось делать, как заползать в наш домик к нам на огонёк.
– Ты раненый или убитый? – строго спрашивала Светка.
– Убитый, разве ты не видишь? – отвечал ей борзый мальчик, показывая ссадину на виске.
– Это в Вашей игре ты убитый, а в нашей игре ты будешь нашим сыном. Неужели это не понятно? Как не стыдно забывать об отчем доме и вспоминать о нём, только тогда, когда трындец, как основательно покалечишься! Не ёрзай! – отчитывала Света своих детей за столь долгое отсутствие, и тут же заботливо обрабатывала и забинтовывала
