Джим. У меня возникло подозрение, что он попросту придумал их, потому что это были английские книги шестнадцатого и семнадцатого века по демонологии. Я о них никогда не слышал. Но они существовали на самом деле, и его сочинение, написанное по ним, убедило меня в этом, причем эти книги можно было прочитать только в Библиотеке Конгресса.
Джим становился писателем. Он начал вести дневник: записывал в тетради с пружинным зажимом свои ежедневные наблюдения и мысли, строчки из журнальной рекламы, обрывки диалогов, мысли и целые абзацы из книг, в выпускном классе – все больше и больше стихов. И все сильнее он попадал под влияние поэтического романтизма: огромное впечатление на него оказала «легенда Рембо», эта предопределенная трагедия; гомосексуализм Гинсберга, Уитмена и того же Рембо; алкоголизм Бодлера, Дилана Томаса и Брендана Биэна; сумасшествие и пагубные привычки других поэтов, у которых боль была неразрывно связана с видениями. Эти страницы стали зеркалом, в котором Джим увидел свое отражение.
От поэта требовалось не только писать стихи. Нужно было жить – и умереть – с большим шиком и еще большей грустью; просыпаться каждое утро в неистовой лихорадке и знать, что унять ее может только смерть, и то же время быть уверенным, что это страдание является уникальным вознаграждением. «Поэт – это проповедник невидимого», – сказал Уоллес Стивенс. «Поэты – непризнанные законодатели мира, – писал Шелли. – …иерофанты[6] непостижимого вдохновения; отражения гигантских теней, которые будущность бросает на настоящее».
Сам Рембо в письме Полю Демени лучше всего сформулировал эту мысль: «Для того, чтобы поэт стал провидцем, он должен долго, безгранично и систематически дезорганизовывать свои чувства. Все формы любви, страдания, безумия; он ищет себя, он поглощает все виды ядов и сохраняет их квинтэссенцию. Невыносимая мука, где ему понадобится величайшая вера, сверхчеловеческая сила, где он станет из всех людей самым немощным, самым проклятым – и Великим Ученым! Ведь он постигает неизведанное! Так что же, если он сгинет в своем экстатическом полете сквозь неслыханное и неназванное…» Поэт как похититель огня.
Джим как-то написал, по его собственному определению, «поэму балладного типа» под названием «Пони экспресс», но чаще он «стрелял короткими очередями», заполняя тетради стихами, которые потом послужат источником вдохновения для большинства ранних песен «Doors». Одно из таких стихотворений – «Лошадиные широты». Джим написал его под впечатлением от обложки книги, на которой было изображено, как лошадей выбрасывают за борт испанского галеона, попавшего в штиль в Саргассовом море.
Когда утихшее море плетет заговор доспехов
И когда его зловещие и покинутые
Течения порождают крохотных монстров,
Настоящее плавание мертво.
Неловкий момент —
И первое животное летит за борт,
Ноги яростно молотят
В зеленом плотном галопе,
И
Верховные жрецы.
