и был очень разочарован, когда он небрежно отбросил записку и снова взялся за свою трубку. На его лице, вопреки моим ожиданиям, ничего не отразилось.
– Ничего интересного? – выдавил из себя я.
– Да так, – усмехнулся он. – Весточка от Блондинчика.
Видимо, почувствовав мое огорчение, Грзо снял очки и прищурился на меня.
– Ну а ты-то чего пригорюнился?
Я отвел взгляд.
– Да не важно, сынок, что в записке. Важно, что ты матани не поймал, а послание все-таки доставил по адресу, молоток. Уважаю. Проси чего хочешь.
Я оглянулся на ружье, висящее на стене.
– Возьми меня на охоту.
Грзо протянул мне руку, и я пожал ее, крепкую и сухую.
– Хорошо, как-нибудь. Теперь дуй домой, темнеет. Заходи, когда захочешь. Вон там фонарик лежит, – добавил он, – захвати на всякий.
Когда я выходил со двора, ко мне подбежал Мухтар и, виляя обрубком хвоста, потерся об меня и лизнул руку. Я вспомнил про леденец в кармане. Мухтар схрумкал его за пару секунд, потом провожал меня по тропинке до самой ограды старого города. На прощанье я потрепал его большую мохнатую голову.
– Пока, Мухтар! Скоро я к тебе снова приду.
Так я стал дружить с Грзо и два, а то и три раза в неделю наведывался к нему. С первого же дня я решил, что это будет моей тайной, и эта тайна каким-то образом сильно повлияла на мою уверенность, да так, что даже старшеклассники перестали меня задирать. Любопытному Каренчику я сказал, что выкинул записку и вообще, больше матани ловить не буду, пусть себе другого компаньона найдет. С папой я по-прежнему не разговаривал, даже напротив, постоянно сравнивая его с суровым Грзо, отмечал его покладистый характер и все больше презирал за слабость, недостойную настоящего мужчины. Даже купленный мне в универмаге пистолетик не мог переломить образовавшийся между нами барьер.
Грзо научил меня ездить верхом, и через несколько уроков я уже уверенно сидел в седле. Я привык к его говору и выучил несколько блатных словечек. В те дни, когда у Грзо были гости, а приходили они к нему довольно часто, он отпускал меня одного кататься по окрестностям, в сопровождении Мухтара. Учиться я стал все хуже и даже взял за привычку сбегать с уроков, а так как сестричка начала что-то подозревать, то я прямо с уроков, не заходя домой, отправлялся на гору. На вопросы Грзо, все ли в хорошо в школе и не беспокоятся ли дома, где это я пропадаю, я уверенно отвечал, что все в порядке.
Как-то раз, после верховой прогулки, когда мы сидели на диване перед печкой и пили чай, я спросил Грзо:
– А вот я слышал про Ледяное озеро, ты был там?
Грзо отхлебнул чай из алюминиевой чашки, которую он предпочитал всем остальным, и кивнул головой в сторону рогов, висящих на стене.
– А это, по-твоему, откуда?
Я подошел к стене, рассмотрел красивые изогнутые рога и вернулся на место.
– Мне папа рассказывал, что там очень красиво.
Грзо подмигнул.
– Не знаю, кому поп красив, а кому попадья. А вот охота там знатная. Съездим?
Я
