Маргарита не решались задать мне вопроса.
– Итак, – продолжила я, – все мы понимаем, что нельзя вот так просто здесь сидеть и доедать наши запасы. У нас их мало. У нас нет ни еды, ни денег – ничего. У нас есть лошадь и другая живность, а кормов почти нет. Поэтому с сегодняшнего утра мы должны начать работать. Сообща. Все. Без исключения.
Сжимая в руках платок, я обвела всех домочадцев холодным взглядом.
– Я не шучу, – возвысила я голос. – Если кто-то воспринимает мои слова как пустые, тот глубоко ошибается. С этого утра хозяйка Сент-Элуа – я. Все должны слушаться меня. Кто не пожелает – может убираться.
Я сама не узнавала своего голоса – настолько резко, холодно, отрывисто он звучал. Видимо, было во мне все-таки что-то от отца.
– Речь идет о наших жизнях. У каждого будет круг обязанностей, которые нужно выполнять. Жильда, как сможет, будет присматривать за больным Жаком, Аврора – за девочками, Маргарита уже сегодня начнет варить пищу. Остальным достанется что-нибудь другое, это я потом решу.
И, уже подойдя к двери, обернулась и еще раз резко повторила:
– Кто не желает, кому такой порядок не нравится – может убираться. Иначе я сама его выгоню.
Было восемь часов утра. Я вышла во двор, еще раз поразившись тому, как там грязно. Потом громко окликнула Селестэна.
– Ты останешься с нами, Моан?
– Да, – ответил он без раздумий. – Работой меня не испугаешь.
– Отлично. Тогда ты сейчас же покажешь мне хлев.
В хлеву, видимо, наскоро смастеренном Селестэном, я обнаружила отелившуюся корову и едва не умерла от внезапной радости и изумления.
– Это наша Патина, – не без гордости сообщил бретонец, – два дня назад отелилась.
– Но здесь же холодно! – воскликнула я.
Доски были грубо пригнаны друг к другу, изо всех щелей дуло. Это был не хлев, а сарай.
– Нужно немедленно исправить это безобразие, – решила я. – Селестэн, ты слышишь? Корова и теленок должны жить. Они нужны нам.
– Но я думал сегодня сделать колыбельку для принцесс.
– Сделаешь после. Это не так важно, как корова.
Я чувствовала настоящее счастье. У нас будет молоко! Да еще много, ведь она только что отелилась! Мысленно я уже решила, что корову и все заботы о ней возьму на себя. Маргарита ни за что не согласится взяться за такое, она – горничная и привыкла только к платьям, духам и корсетам. Об остальных можно было и не вспоминать.
Засучив рукава и повязав старый серый фартук, я принесла Патине сена из риги, заменила соломенный подстил, почистила ее скребком, следуя строгим указаниям Селестэна, который, быть может, и удивлялся такому рвению знатной дамы, но виду не подавал. Я вымыла корове вымя, помыла руки, надоила молока, но, к моему огорчению, оно было желтоватое и, казалось, быстро свернется. Так, оказывается, всегда бывает в течение нескольких дней после отела. Того, что я надоила, хватит только близняшкам. Да и теленку нужно еще оставить – он был
