затруднений не случилось. Ко времени свадьбы срок беременности был небольшой – Никанор Матвеевич не зря торопился, и проявилось это со всей очевидностью не сразу. Так что от матушки мы эту особенность скрыли. Она, конечно, подивилась скороспешности моей женитьбы. Но я отговорился «внезапно вспыхнувшими чувствами» и особенным расположением ко мне господина Иратова. Моя добрейшая старушка даже не сомневалась в том, что сын её способен расположить к себе любого человека. – Он грустно улыбнулся. – И, к сожалению, втроём мы прожили недолго, и осенью матушка тихо скончалась. Да. Ну а зимой благополучно появилась на свет наша доченька. Я вижу вашу улыбку… Однако поверьте, я к тому времени и думать не мог иначе. Самая мысль, что этот ребёнок чужой мне, казалось нелепой. Наблюдая за тем, как постепенно округляется фигурка Тонюшки, я исполнялся ожиданием нашего и только нашего любимого ребенка. Да так и было. Малышка Оленька сделала меня вдвойне счастливым. Тогда, торопясь после службы домой, я спрашивал себя, чем заслужил такое счастие…
– Ваш тесть действительно в вас не ошибся.
– Как сказать, Михаил Павлович, как сказать. Сколь бы ни оправдывал я ожиданий господина Иратова, а только должно ему было искать для дочери другого человека.
Слушая несчастного чиновника, великий князь ловил себя на мысли, что излагаемая тем история некоторым образом перекликается с его собственной. Но так, ежели поменять в ней местами знаки – плюсы и минусы, безвинных и виноватых. Как если бы в театральной пьесе персонажи поменялись амплуа…
– Скажите, любезный Иван Евграфович, неужто вы никогда не спрашивали вашу супругу о её прошлом?
Тот с готовностью кивнул.
– Я, безусловно, не святой. Конечно, я задумывался, и не раз, над тем, кто мог быть настоящим отцом Оленьки. Но, думая об этом, вопросы я задавал себе.
Он вздохнул, немного помолчал, затем произнёс печально:
– И мне представлялся этакий заезжий хлыщ-студент, соблазнивший неопытную девушку. Ну, знаете, стихи, луна, клятвы и прочее – как обычно это и бывает. И такая вот вполне безобидная версия меня успокаивала. Саму Антонину я об этом не спрашивал. «Почему?» – спросите вы. Да попросту я боялся. И правды боялся и лжи.
– Так что изменило вашу благополучную жизнь?
Картайкин закрыл глаза, уйдя в воспоминания…
– Мы долго жили сравнительно уединённо, наслаждаясь обществом друг друга. Антонина, для своего юного возраста, казалась на удивление, хорошей и любящей матерью. Да. Именно. – Он помолчал немного. – Вот именно – казалась хорошей матерью. Ведь она проводила почти всё своё время с малышкой. Она настолько занимала себя Оленькой, что взятой нами няне почти что и не оставалось дела. Она будто вцепилась в это своё новое занятие. Я полагал, что так, наверное, и должно было быть. А между тем теперь мне представляется, что в этом было нечто нездоровое. – Он покачал головой. – Совсем затворниками мы не жили, нет. Время от времени
