вздохнул Аркаша. –Тромбофлебиты подвели.
– Мда. – озадачился Евпсихий Алексеевич.
«Со мной-то что? вы про меня не забыли, Евпсихий Алексеевич? – с размашистой тревогой застучался голос Анны Ильиничны, вынуждая Евпсихия Алексеевича невольно и аффектировано дёрнуть головой. – Мне так тяжело смотреть на этих спившихся людей, так неприятно видеть, что они не осознают всей глубины своего падения, и даже отчасти хвастаются пьяными подвигами, с параноидальной тщательностью готовы о них рассказывать. А ещё у этих людей имеются отцы с матерями – им-то каково взирать на печальные судьбы отпрысков?.. Представляете, Евпсихий Алексеевич, а ведь и я могла бы матерью быть, и родить вот этакого пьянчужку – и какого бы мне было?..»
Евпсихий Алексеевич учительской походкой прошёлся по палате, вынуждая компанию больных внимательно за ним следить.
– Разумеется, нельзя предвидеть все каверзы, которые нам уготовила жизнь. – Евпсихий Алексеевич попробовал сделать лирическое отступление, прежде чем обрушиться с допросом на Головакина. – Мы можем и на свет появиться, не догадываясь о наследственных болячках или фамильных тайнах, готовых в любой момент раскрыться и задать жару. У кого-то с рождения и кровь слишком жидкая, и недостаток внимательности, чтоб изучать в школе классику, историю, риторику, да и простую общечеловеческую вежливость… Но нельзя совсем сбрасывать со счётов и собственную вину за непутёвый образ жизни. Если понимаешь, что в пьяном состоянии готов весь мир в бараний рог скрутить – то зачем пьёшь?.. Если созидательная сторона универсума вызывает не уважение, а раздражение – то каковы истоки этой неблагоразумности?.. Вы вот, Головакин, зачем напиваетесь до беспамятства?
– Евпсихий Алексеевич, не морализируйте, вам это не идёт. Вы здесь и сами пребываете не за трудовые подвиги. – усмехнулся Головакин. – Или не таитесь, расскажите нам про истинную цель вашего пребывания.
– Ну… – Евпсихий Алексеевич решил уклониться от объяснений, каким способом он проник в это странное заведение. Да к тому же и сутуловатый субъект наговорил в коридоре много такого, что настораживало Евпсихия Алексеевича и выставляло обратный выход из Тартарары в свете неопределённом.
– У меня несдержанность в организме и распыление морали с подросткового возраста начались, с полового созревания, можно сказать. – настороженно и с неохотой заговорил Головакин. – С огромного внутреннего неудовлетворения, которое надо было чем-нибудь подзаткнуть, а уж лучше алкоголя для этой цели ничего нету.
– Да-да-да… – согласно закивали обитатели палаты.
– Думаете, очень приятно, когда девки от тебя носы воротят?.. Хроменький, дескать, уродец!! Хочешь с ними подружиться, посидеть да поболтать, может быть даже без всякой задней мысли, а они хихикают обидно, за нормального человека тебя не считают. Любая дворовая шлёндра от меня нос воротила: дескать, с тобой и под ручку не прогуляться, ты на ровном месте спотыкаешься!..
– И
