мой нареченный, был еще хуже его внешнего вида. И, глядя прямо перед собой, я произнесла те слова, которые сделали меня женой Генриха Орлеанского.
После венчания мы были обречены высидеть еще один пир.
На сей раз Генрих расположился на возвышении рядом со мной. Мы не обменялись ни единым взглядом, но я не сомневалась, что он, как и я, думает только о том, что нам предстоит. Меня эта мысль занимала столь сильно, что я не могла ни отведать кусочка из стремительно менявшихся перед нами блюд, ни изобразить восторга при виде подарков, которые знать складывала к нашим ногам.
С наступлением полночи сотни придворных столпились в коридорах, дабы торжественно сопроводить нас в опочивальню. Я сменила подвенечное платье на ночную сорочку из льняного батиста, затем меня провели в смежную комнату. У громадной, украшенной венками кровати стоял Генрих, беседуя со своим остролицым хищноглазым другом. Мой супруг был облачен в тонкую льняную рубашку, которая облегала его мускулистый торс, словно влажная кожа. Многие женщины – да и некоторые мужчины – возликовали бы, заполучив на свое ложе такого красавца. Возможно, в глубине души я отчасти разделяла это чувство, потому что сердце мое гулко, неистово забилось, хотя мне и без того было не по себе. Подчеркнуто не заметив издевательской ухмылки Франсуа де Гиза, я позволила Лукреции уложить себя в постель и укрыть одеялами. Епископ благословил супружеское ложе; придворные подняли последний тост за наше семейное счастье. Свечи погасли, посторонние удалились, чтобы продолжить веселье.
Наступила тишина. Я лежала, не смея шелохнуться.
Мне прекрасно было известно, чем занимаются в первую брачную ночь. Лукреция вкратце просветила меня на сей счет, к тому же мне доводилось видеть, как спариваются собаки; однако мысль об этом действе не слишком меня прельщала.
Генрих поднялся с кровати. Я сквозь зубы втянула воздух. Он не посмеет бросить меня одну! Затем вспыхнуло пламя, и Генрих выступил из темноты со свечой в руке. Он поставил свечу у изголовья, присел на кровать и откашлялся.
– Я хочу извиниться, если чем-то тебя обидел.
При этих словах – первых его словах, обращенных ко мне, – я села, откинувшись на подушки.
– При первой нашей встрече я не поздоровался с тобой, – продолжал Генрих. – Мое поведение было непростительно.
Извинения прозвучали натянуто, и я заподозрила, что мой супруг получил выволочку от короля.
– Так и есть, – отозвалась я. – Уж верно, я ничем не заслужила подобного обхождения.
Генрих отвел глаза. Тень от зыбкого пламени свечи плясала на его подбородке. Наверное, так он будет выглядеть через несколько лет, когда отрастит бороду. От него по-прежнему воняло, как от пастуха. Он был очень хорош собой, однако мне не хотелось потерять голову от его красоты. Правду говоря, я в глубине души чувствовала, что будет гораздо лучше, если ничего подобного не произойдет.
– Нет,
