дня своей свадьбы, но хорошо помнила его, и мне пришло на ум, что наша случайная встреча, найдись у нее нежеланный свидетель, может быть дурно истолкована привычным к разнузданности нравов двором. Я пожала плечами. Кто нас тут увидит? А если и увидит – быть может, сплетни дойдут до ушей Генриха и заденут его за живое. При всем своем пренебрежении мной вряд ли он захочет, чтобы двор болтал, будто его супруга завела привычку гулять наедине с мужчинами.
– Простите, ваше высочество, если я вас побеспокоил, – проговорил Колиньи.
Голос у него был низкий, но негромкий; безыскусный наряд и едва пробивающаяся бородка приятно поразили меня отсутствием вычурности, что столько редко при дворе.
– О, вы меня вовсе не побеспокоили, – отозвалась я, и собственный голос показался мне слегка неестественным. – Напротив, я рада вас видеть. Я думала, что сбилась с пути.
И под проницательным взглядом голубых глаз Колиньи я внезапно вспомнила, что волосы у меня распущены, а воротничок расстегнут. Жаркая волна прилила к моим щекам.
– Я уже опасалась заблудиться в лесу, – прибавила я, рассмеявшись. – Наверное, повернула не в ту сторону.
– Вы в нескольких шагах от замковых садов. – Колиньи мягко улыбнулся. – С этой стороны Фонтенбло леса почти не осталось. Его едва ли не весь вырубили, когда строили большую галерею его величества.
– Ту, в которой висят итальянские полотна? О, как жаль… хотя галерея очень красивая.
Он согласился с этим, но я поняла, что племянник коннетабля не разделяет пристрастия короля к живописи. После этих слов воцарилось молчание, но я не чувствовала неловкости. Скорее общество Колиньи было мне приятно, как будто мы знали друг друга целую вечность, а потому не нуждались в пустой болтовне.
– Всякий раз, бывая при дворе, я стараюсь прийти сюда, чтобы подумать на досуге, – проговорил он наконец. – Я только что прибыл, но уже устал от многолюдья и шума. Мне это непривычно.
В самом деле, до сих пор я ни разу не видела его при дворе.
– Так вы нечасто появляетесь здесь?
– После смерти отца на мои плечи легли обязанности синьора де Шатильона, а их немало. – Колиньи кивнул. – Правда, мой дядя, коннетабль, мечтает, чтобы я обосновался здесь и приумножал славу нашего рода, как надлежит сыновьям благородных семейств.
– Я сожалею, что вы потеряли отца.
– Благодарю, ваше высочество. – Гаспар склонил голову. – Он был хорошим отцом. Я и поныне оплакиваю его.
– Но вам посчастливилось его знать! Мои родители умерли почти в то же время, как я появилась на свет, и мне так и не довелось почувствовать их любовь.
Наступило молчание, и я поспешно отвела взгляд. Что толкнуло меня так откровенничать с человеком едва знакомым, пускай даже он и был добр ко мне?
– Я слыхал об испытаниях, которые вам довелось перенести в Италии, – негромко проговорил Колиньи. – Вы воистину
