не имеет отношения к разуму или образованию. Если бы сейчас на станцию прилетел колдун или экстрасенс, любой шарлатан – на него бы тоже смотрели с надеждой. Это неизбежно.
– Трудно что-нибудь сказать, – ответил Павлыш осторожно. – Я не успел посмотреть…
– Ясно. И не надо, – сказал Варнавский. Словно рассердился на Павлыша. – Знаете, что самое грустное – я не успею дописать общую теорию. Я понимаю, пройдет еще год-два, на наших же материалах или на своих, но кто-то обязательно напишет ее. Она вот здесь, рядом… Если бы я не боялся, я бы успел. Но я очень боюсь.
– Но известны случаи, – соврал Павлыш, – регрессии…
– Не известны, – отрезал Варнавский. – Я все прочел.
Без стука вошел Штромбергер.
– Простите, – сказал он, – я все равно не спал. А вы разговариваете. Я считал. – Он показал им листочек бумаги, положил на стол. – Ничего не выходит. Но можно попробовать.
– Ты о чем, Карл? – спросил Варнавский.
– Попытаться вырваться с планеты.
– Ты думаешь, мне приятнее умереть в открытом космосе?
– Если вырвемся и выйдем на рандеву с «Титаном»… там же хорошая лаборатория, да?
– На «Титане» нет специальной лаборатории, – сказал правду Павлыш.
– Но там другие врачи… У нас кончилась плазма.
Вдруг Павлышу показалось – нелепая мысль, – что Варнавский не единственный больной на станции. Кто-то был болен раньше, кто-то раньше занимал эту каюту, кому-то были нужны обезболивающие и плазма. И он уже умер. Но этого быть не могло, потому что по спискам на станции четыре человека. И всех Павлыш видел.
– Я могу поднять «Овод», – сказал Павлыш. – Но «Титана» здесь нет. Он улетел.
– Понятно, – сокрушенно произнес Штромбергер.
Павлыш заметил, что он смотрит на шею Варнавского. Непроизвольно.
Синее пятнышко появилось на лбу Варнавского. Может, Павлыш не заметил его раньше?
– Тогда идите, – сказал Варнавский. – Я немного посплю. А потом буду наговаривать на диктофон. Мне некогда. На этот раз я хочу успеть…
– Надо считать, – сказал Штромбергер. – Я займу компьютер. Он тебе не понадобится?
– Посплю часа два-три, – сказал Варнавский.
– Я управлюсь.
В коридоре Штромбергер прижал Павлыша к стене животом.
– Вы были в лаборатории? – прошептал он. Все здесь шептали. Все таились. Все устали.
Павлыш кивнул.
– Она же даже не сможет его увидеть, – шептал Штромбергер. – Это какое-то сумасшествие.
– Но ее можно понять, – сказал Павлыш.
– Я все понимаю, иначе не согласился бы. Вы не представляете, какой он человек. Я имею в виду Павла. Но сколько это будет продолжаться?
– Вы думаете, мы сможем
