style="font-size:15px;"> Как странно, что открылся горизонт,
когда утрачена основа бега.
Когда уж ни вперед и ни назад,
и корни не сулят побега.
В отчаянье без почвы смысла нет.
Лишь в поражениях ты можешь ждать побед,
когда отчаянье – источник силы.
Когда вдруг обнажается исток,
и ясно виден твой финальный срок,
и все, что длится с той поры меж строк -
воскресшей памяти небытия массивы.
И пораженьями обложенный как зверь,
ты в исчисленьях утонул потерь;
куда ни кинешься – везде ты нищий.
Все, что ни сделаешь, – лишь первый шаг.
Ты сам вчерашний – свой первейший враг.
Но если есть в тебе еще костяк,
зажги невидимый костер на пепелище.
Когда б мы не стояли на плечах
того, кто здесь до нас уже прошел,
мы не смогли бы достигать до дна.
Мы по-иному бы природу созерцали:
чуть сонно, исступленно, очумело;
и в нас экстаз иль ропот или страх
бурлил бы и кипел осатанело.
Но мы так много чувствуем вещей,
пронзенные сплетением догадок,
касаемся стен вещих и мощей
и чары музыки, чей голос – между складок
текучих облаков, где нимфы рек
теперь живут, ручьи оставив рыбам;
но в древе иногда – Орфей поет как снег
растаявший, и мощь ствола – не глыба,
но весть, как сакрэ кёр навечно днесь.
Так, стоя на плечах, я шарик вижу весь.
Но тот, кто до меня, он тоже – на плечах
стоял, ничуть не менее смущенный
догадками о сущности Ничто.
А первый в этой цепи:
он на плечах стоял задумчивых богов,
которые стелили ему кров,
нашептывая в ухо свои песни.
Вот почему в нас ха́осы миров,
хотя всё глуше отзвуки основ,
всё тише шепоты, всё занебесней.
И тот, кто нас порой зовет к себе,
тот непричастен к гону и к гульбе,
он не похож на врана-толмача,
ведь мы в пути (вот дивно что!) отча-
явшись почти, мы все-таки в пути.
Мы в русло вновь своё вливаемся почти;
вот именно – почти: в нас кто-то что-то льет:
неведомый мотив наш прорывает рот.
Нас рядом царство ждет по имени «лети!»
Когда ты сагой просквожён насквозь,
как рыба океаном,
каким путём бы обнаружить удалось
её тебе в круженье предбуранном,
в котором ты замешан, как мука,
что через тесто стала вкусной вещью?
Нас здесь съедают: в нас пыльца сладка.
Что
