style="font-size:15px;"> Когда пришла повестка, в ней были пропечатаны все Володины приятели и статьи, по которым они обвинялись. Я знала, что мой сын не хотел быть презираемым воришкой и отказался от участия в краже и последующей делёжки, и знала об этом Татьяна Владимировна, наш государственный адвокат. Но когда прокурор начал зачитывать длинный список деяний всего коллектива, то слышалось другое. В коллективе были пятеро, у каждого из них было несколько преступлений, даже десять у одного из них. Это были наглые ограбления, в основном, вырывания сумок у бедных женщин. Каждому обвиняемому был зачитан весь список, который начинался с эпизода участия моего сына. И, хотя Володя фигурировал в единственном эпизоде по ограблению гаража как стоящий на страже, из-за мелькания его имени с каждым преступником в самом начале длительного списка всех преступлений создавалось нехорошее впечатление. Впечатление о преступлениях одной банды.
Татьяна Владимировна за год бумажной волокиты не нашла времени уделить внимание написанному следователем или не обратила внимания, или просто-напросто забыла о важности момента, да и должна ли волновать её чья-то судьба кроме собственной? И вот наш адвокат, Татьяна Владимировна, произносит защитную речь, зачитывает принесённую мной характеристику из школы, характеристику из ЖЭКа, которую ей пришлось запросить самой, и в заключение произносит что-то типа: «Мой подсудимый хороший мальчик, исправляется, попал в дурную компанию, прошу не судить его строго».
Было похоже на выступление малограмотной тётки с улицы. Я вспомнила нашего адвоката-однофамильца, слушая с сожалением выступление теперь государственного адвоката, которая отсиживает рабочие часы и получает зарплату из налогов трудящихся и вдобавок вырывает, по возможности, премии, как в нашем случае. Ну, надо же как-то оплачивать обучение своего ребёнка, пускай даже ценой гибели чужого. Всё это и называется цивилизацией, а не борьбой за выживание звериного царства.
Судья объявил перерыв до вынесения приговора.
Мы с Володей вышли грустные на холодную улицу. Татьяна Владимировна за нами, извинилась, что не дождётся конца, так как ей пора на следующее заседание, и застучала каблучками, удаляясь по холодной улице. Володя молчал, не загадывал, молчала и я. В этом молчании мы оба чувствовали неотвратимость судьбы, и не было сил говорить о чём-либо. Тлела иллюзия надежды в наших доверчивых головах, и после перерыва мы вошли в зал.
Приговор зачитывали долго. Володе дали три года и добавили неотбытый срок по нарушению условного, получилось четыре года и три месяца. Взяли под стражу из зала суда. Мы обнялись на прощание, Володя успел сказать:
– Я чувствовал, что так будет.
И увели моего Володю в наручниках в новую жизнь начавшейся юности.
Сейчас, думая о работе судей, про житие этой загадочной касты хирургов общества, приходит в голову мысль: может, стоит
