Человек Запада отлично знал, что это может значить!
Влетев в гостеприимно распахнутые ворота форта, сержант бросился сразу к коменданту. Крапчатый же не торопился возвращаться обратно в стойло. Побродив по двору, он по приятельски потыкался носом в бок стоявшего на карауле солдата и, получив кусок сухаря, благодарно фыркнул. Чуть поодаль, в тени казармы, прислонившись к перилам, виднелась подтянутая гибкая фигура. Заметив её, Крапчатый напрягся, сверкнул глазом. Мышцы нервно канатами заходили под его шкурой, копыто, ударившись о камень, выбило искру. Любуясь красивым конём, Брет Коллинз удивлённо подумал: «Как-то странно он на меня поглядывает…Неужели до сих пор помнит то утро в селении шайенов?»
От дальнейших размышлений его отвлекло появление негодующей фигуры сержанта Джонса.
− Видишь, какое дело, не поверил нам старый Билл, – рассержено теребя свой сивый ус, пожаловался он коню. – Я ему толкую, что где-то рядом ошивается чёртова куча диких, а он мне – ты, брат, спятил! Но ты то, друг, понимаешь, что я прав?
Крапчатый в ответ согласно тряхнул мордой. Чуть повеселев, Джонс ласково потрепал его по холке.
− Ах ты моя умница! Давай-ка дуй в свою казарму, да хорошенько отъедайся. Нутром чую – скоро здесь начнётся свистопляска!
Полковник Уильям Пламб или старый Билл, как его называли между собой солдаты, действительно не придал значения сообщению сержанта. Монотонная служба за частоколом из потемневших брёвен не предвещал каких-либо потрясений. Вокруг тянулись жёлто-зелёные холмы, звенели полчища цикад, беззаботно щебетали птичьи стаи. Иногда по равнине неспешно плыли тени облаков или брели бурые пыльные стада бизонов. Всё на протяжении многих лет было просто и неизменно.
В сообщеньях патрульных отрядов, проезжавших вдоль Норт Платт всегда повторялось одно и то же: происшествий нет, разве что рядовой такой-то подстрелил оленя и уже отволок его на кухню. Немногочисленные группы шайенов или арапахо, ставившие свои типи недалеко от форта, вели себя по началу замкнуто, как одичавшие собаки, принюхивающиеся к дразнящему дымом жилью. Притаскивая туши добытых на охоте животных или птиц, они робко взирали на кажущуюся с первого взгляда загадочной суетливую жизнь форта. Бряцанье оружие у караула, отрывистые команды напрягали их волчьей недоверчивостью ко всему, что относилось к незнакомому им миру. Но вот к индейцу подходил и хлопал по плечу какой-нибудь солдат – на порыжелых за лето волосах его торчало сдвинутое набок кепи, в нательной майке, штопаных штанах и осыпанными опилками сапогах, он был не так уж страшен. Передав кисет с табаком в смуглые руки, он затягивался трубкой и, прищурив глаз, заводил неспешный разговор на тарабарской смеси английского с индейским. И вот уже в другой раз въезжающему в форт индейцу несётся отовсюду солёное солдатское словцо: «Привет, Жёлтая Птица, как там твоя скво – не нарожала ещё парочку шайенов?» Задорно улыбаясь, индеец сыпал им в ответ горсть шуток.
Конец
