горнов бодро разнесли в утреннем воздухе сигнал к атаке. Всадники дали шпоры лошадям и карьером устремились к расстилавшемуся перед ними селению. Они оказались уже в середине лагеря, когда из палаток навстречу им стали выбегать смуглые люди. Со всех сторон солдаты разряжали в них свои семизарядные карабины, рубили саблями, расстреливали из револьверов. В ожесточении боя они походили на сумасшедших, неся беспощадную смерть всему живому.
Не прошло и часа, как остатки племени шайенов бросились в дымящуюся на морозе реку. Разгорячённые солдаты, поднимая радужные искры брызг, гнались по пятам, добивая тех, кто пытался скрыться. Ослабевшие от ран и леденящей стужи, несколько мужчин и женщин с упрямством обречённых из последних сил брели по грудь в реке, пока один за другим не исчезли в ее серебристых струях.
Всё стихло. Лишь белые, будто стеклянные, кусты ивы печально склонялись над опустевшей гладью, да кромка льда багровела, обрамляя траурную чернь вод.
…Брет Коллинз медленно ехал между растерзанных палаток. Мимо него пробегали солдаты с трещавшими в руках факелами – они поджигали сваленное в кучи имущество дикарей. Другие запрокидывали головы и резали глотки их лошадям. Внимание лейтенанта привлёк крапчатый конь – он стоял, склонив голову над телом какого-то индейца, а тот, подняв липкую от крови руку, поглаживал шею животного, что-то шепча в чутко подрагивающее ухо.
Лейтенант заметил скаута из банноков – он приближался к раненому с видом гиены в предвкушении добычи. Брет Коллинз был солдатом и в нем шевельнулось сочувствие к беспомощному воину – он решил добить его, пока того не оскальпировали живьём или не сотворили чего похуже – банноки славились своим пристрастием к подобным штучкам. Брет Коллинз тронул с места своего тяжёлого кентуккийского коня.
Услышав мерный шаг копыт, раненный посмотрел в его сторону – спокойно, без ненависти даже, вроде как они только что побеседовали о погоде и вот на минутку замолчали. Выстрел вздыбил пороховым ветром черные волосы на его затылке, вбил раздробленный череп в подтаявший снег.
Скаут замер с поднятым ножом в руке, его свирепая физиономия вытянулась от досады – скальп оказался безнадёжно испорчен пулей. Разочарованный, он отправился в поисках другой поживы.
Тем временем крапчатый вскинул морду, так что в воздух взметнулась грива, глянул, будто запоминая, на лейтенанта большими темными глазами. Ноздри животного трепетали, по шелковистой шее, там, где оставался кровавый отпечаток руки его хозяина, быстро пробегали волны дрожи.
Щёлкнул взведённый курок, ствол револьвера нацелился ему в ухо. Брет Коллинз позднее мог поклясться, что конь сообразил, чем это может ему грозить. Тонко взвизгнув, он рванулся с места, однако зажатый в кулаке мертвеца повод помешал ему бежать. Протащив тело несколько шагов, конь остановился, снова склонившись над хозяином. Не мог тот хотеть его смерти! И тем не менее не отпускал – быть может, это была его последняя, таинственная воля?
Странным образом эта сцена тронула лейтенанта. Он
