Шкура подолгу стоял у маленького, забранного толстыми железными прутьями, оконца. Взгляд его был неотрывно устремлён к снежным горам. Прощался ли он с ними или что-то высматривал – трудно сказать…
…Спустя неделю в зале отеля «Бон-Тон» собрался весь цвет городского общества. Трудно себе даже вообразить насколько разношёрстной была эта публика. Евангелисты, методисты, «святые последних дней» перемежались там с откровенными язычниками, атеистами, беглыми террористами и несколькими докторами разнообразных наук. Справедливости ради стоит упомянуть о том, что изредка среди них попадались и правоверные христиане.
Несмотря на некоторые мелкие разногласия относительно устройства Божьего мира, все они единодушно сходились в главном – в соблюдении старательского кодекса чести. Председательствовал в суде во всем великолепии своего мундира и звонко бряцающих шпор, разумеется, полковник Адамс.
К тому времени легендарный поход Альфреда Паркера оброс новыми мифическими подробностями. По мере его продвижения из одного салуна в другой многочисленные друзья открывали их все в большем количестве, благо запасы красноречия и выпивки у Паркера казались неисчерпаемыми. Судя по всеобщему восторженному приёму по крайней мере половина Саммитвилла готовилась встать под его знамёна, чтобы решительным штурмом овладеть перевалом Волчий Ручей и первыми ворваться в благословенную долину Белая Глина.
Сопровождаемый свитой преданных ему до последнего цента собутыльников, Паркер появился в зале суда подобно сошедшему с вершины Пик-Пайка богу. Богато украшенный жилет, небрежно наброшенный на плечи плащ, тонкие замшевые перчатки – вид его ослеплял своим блеском. В произнесённой Паркером речи содержалось все, что требовалось: полный сдержанной суровости рассказ о заснеженных ущельях Сан-Хуана, скупая мужская слеза по поводу трагической гибели товарищей, гневные взгляды в сторону вероломного проводника.
Ответная речь проводника не содержала политого горькими слезами раскаяния. Он просто отметил, что ему нечего прибавить к уже сказанному ранее. Немногословный Чарли Бизонья Шкура, как бы говорил всем своим видом: ну раз уж вам так хочется меня вздёрнуть, делайте своё дело, я не против. Нравственная бесчувственность индейца поразила воображение публики.
Суд совещался недолго, приговор его подтвердил всеобщее мнение.
«Дело ясное, – сказал один из судейских, прислушиваясь к возмущённо шумящему залу. – Если мы не вздёрнем эту краснокожую ящерицу, нас самих сегодня повесят».
− Минутку, ребята! – Вдруг раздался за спинами зрителей надтреснутый старческий голос.
Впервые за все время Чарли Бизонья Шкура оживился, в глубине его печальных глаз затлели слабые огоньки.
С закопченным от походных костров лицом по проходу шагал старый Фрэнк. Никто и не заметил, как он подошёл к отелю с парой мулов на поводу.
− Ух, дайте дух перевести, – посмеивался траппер в ответ на многочисленные вопросы. – Ей Богу, никогда
