кровью —к затверженному пустословью
добавит что царский указ?
Вот-вот понесутся ручьи,
изрежут подручную наледь —
бокал до краев уже налит…
Цензура хотя и ворчит,
поэзия – полунамек
в стеченье слепых обстоятельств,
воскресший зеленый росток
на почве любви и предательств.
Бьет тоненькой струйкой родник,
плат белый насквозь уже вымок,
и в этот февральский зазимок
слова, как под пленкой парник:
поэзия где-то внутри,
укрытая тонким покровом…
Все прочее делим на три
церковных и матерных слова,
как делали учителя
во дни лагерей и застоя:
подняться со встречной волною
и петь, не сбежав с корабля.
В эстонском сельском храме
1. Литургия
Шла литургия в храме, пел орган,
и в лад органу обнажалась скрипка,
сиял алтарь… Еще одна попытка
позвать Его.
Великий океан
тщеты веков, надежд, греха, добра —
глазело все на высохшее тело,
горели свечи, музыка хрипела,
томился хор, и ритор звал – пора!..
Шел час, другой. Сползая на зевок,
настрой мельчал, снижалась амплитуда —
Он не пришел…
Внеплановое чудо
отложено опять на некий срок.
Все разбредутся, сторож на замок
замкнет врата до будущей субботы,
когда орган на миг взнесет кого-то,
кому не размотать страстей клубок
Его ли? наших?
Зачумленный лес
войн, бесполезных споров, пересудов —
орган гремит… Ну что ж, хоть нет чудес,
почти не веря в чудо, жаждать чуда.
Все та же паства мы, хоть столько лет
брели этапом, где одни утраты,
сидим и ждем: вдруг оживет портрет
на алтаре… тогда не виноваты!
2. Плач Магдалины
О, как ты худ, Иисус, и в волосах
репьи застряли, и лицо в веснушках,
а голова, не знавшая подушки,
как сплюснута. Врут нимбы в образах!
Ладони, пригвожденные в слезах
дежурных чьих-то, и чернеет нумер
по списку, неужель ты вправду умер…
Коль так, какие нимбы в образах!
Я не любила этот мелкий страх
за будущность, и, право, не грешила,
когда не сына божьего любила,
того, что размалюют в образах.
Ты не иконой был – ты был живой
и нас учил любить людей со страстью,
как любят женщин! Что тебе до власти
церковной, государственной, иной…
Как нам принять за истину доску,
орущую про боль твою и муку,
где и меня, как святочную суку,
заставят продавать мою тоску.
Конечно, сложат мифы: и родню
придумают давидову, и чудо
зачатья,
